понедельник, 19 сентября 2016
Когда я уходил из твоей жизни, я сказал, что буду ждать тебя вечность. Я был честен до самого конца перед тобой - если вонзить в меня нож, не упадет и капли крови. И даже в эти дни холодной осени шестнадцатого, я всё равно жду тебя, но знаю, ты не вернешься никогда. Любовь здесь больше не живет.
Я вспоминаю тебя, когда ветер ложится на мои усталые плечи при фонарях горящих. Вспоминаю в полумраке своей комнаты, где-то около десяти часов вечера - время наших с тобой долгожданных встреч. Я утверждал, что ты будешь слышать меня сквозь все наши любимые песни, но получилось всё наоборот. Только вот песни перестали быть любимыми. Как и мы с тобой - больше не любимые друг другу. Я продолжаю думать, что это было выше, сильнее и качественнее любой обыкновенной любви. Это было что-то большее, основанное на заботе, доверии и безграничной свободе. Я мечтал о тебе всю свою хренову жизнь и так долго не мог поверить, что это происходило со мной. "I promise, I will never let you down" - говоришь ты мне, и я верю. А потом, ты не сдерживаешь своих слов и без причин выбрасываешь меня на улицу. Просто так, от скуки. Как все остальные. Иногда мне кажется, что наши чувства были произведением искусства, которое нужно было закончить именно на том самом месте, где это сделали мы. Так быстро мы сгорели, словно спички.
Не вижу смысла распространять эту инфекцию. Никто никогда не сможет познать силу чужого горя. Да и нужно ли это всё. Потребовалось очень много времени, чтобы не было так больно. Несколько попыток покончить с жизнью, и только мысли о родителях мне не давали завершить дело до конца. Я знаю, что они не переживут. Но если бы у меня была возможность отдать свою жизнь нуждающимся, я бы непременно это сделал. У меня не осталось ничего, только эта пустая жизнь с мечтами и амбициями в мусорном контейнере. Всё остальное я отдал тебе.
Я люблю тебя, а потому, по всем законам отпускаю. Мне очень жаль.
Я вспоминаю тебя, когда ветер ложится на мои усталые плечи при фонарях горящих. Вспоминаю в полумраке своей комнаты, где-то около десяти часов вечера - время наших с тобой долгожданных встреч. Я утверждал, что ты будешь слышать меня сквозь все наши любимые песни, но получилось всё наоборот. Только вот песни перестали быть любимыми. Как и мы с тобой - больше не любимые друг другу. Я продолжаю думать, что это было выше, сильнее и качественнее любой обыкновенной любви. Это было что-то большее, основанное на заботе, доверии и безграничной свободе. Я мечтал о тебе всю свою хренову жизнь и так долго не мог поверить, что это происходило со мной. "I promise, I will never let you down" - говоришь ты мне, и я верю. А потом, ты не сдерживаешь своих слов и без причин выбрасываешь меня на улицу. Просто так, от скуки. Как все остальные. Иногда мне кажется, что наши чувства были произведением искусства, которое нужно было закончить именно на том самом месте, где это сделали мы. Так быстро мы сгорели, словно спички.
Не вижу смысла распространять эту инфекцию. Никто никогда не сможет познать силу чужого горя. Да и нужно ли это всё. Потребовалось очень много времени, чтобы не было так больно. Несколько попыток покончить с жизнью, и только мысли о родителях мне не давали завершить дело до конца. Я знаю, что они не переживут. Но если бы у меня была возможность отдать свою жизнь нуждающимся, я бы непременно это сделал. У меня не осталось ничего, только эта пустая жизнь с мечтами и амбициями в мусорном контейнере. Всё остальное я отдал тебе.
Я люблю тебя, а потому, по всем законам отпускаю. Мне очень жаль.
понедельник, 16 марта 2015
***
- ...А впрочем, ты можешь и молчать, - говорил он в трубку, касаясь клавиш телефонного аппарата своими пальцами. - Видишь, всё-таки слова – это неважно. Главное, что ты сейчас рядом, пускай и так далеко. Давай, я буду рассказывать что-нибудь, как ночное радиовещание, а ты, если хочешь, засыпай под мои истории? Раньше у меня за стеной жил сосед-шизофреник, который много кричал по ночам, буйствовал. Стены были деревянные, так вот я ему квадратом Полибия отстукивал разные фразы, он и успокаивался. У меня есть опыт в колыбельных. Потом он, кстати, выбросился из окна - такое случается у одиноких сердец. Но нет, к счастью, упал прямо на деревья, очень долго вопил и ругался, запутавшись в ветвях. Так интересно, люди вырубают деревья, а они даже чьи-то жизни спасают. Мне вообще кажется, что их высаживают рядом с домами специально, чтобы уменьшить количество самоубийств...
Женя взял перерыв и осмотрел кольцевую дорогу рядом с домом, рождая новые мысли.
- Так тихо у нас здесь, - продолжил он. – Не только по ночам, всегда. Ни души, так у нас здесь тихо. И вот нет бы наслаждаться мне, а я ведь постоянно думаю о том, что в это время, где-то на другом конце земли, убивают человека... Завтра ты снова пропадешь. Я буду снова тебя искать, волноваться и находить по ночам, но ты всегда будешь на оборотной стороне, с другими людьми рядом. Когда ты не сможешь меня терпеть и положишь трубку, я вернусь домой - туда, где пахнет сыростью, и протекает кровля. Я буду ждать, реагируя на каждый звук шагов по деревянным ступеням. Без тебя даже лампы в доме перегорают, одна за другой, - мертвые тела моих ожиданий. Я ведь так сильно люблю тебя, сильнее сумрачного августа и света этих фонарей полуночных...
Он положил трубку, прислонился к стене и начал медленно сползать вниз, оставляя куски осыпающихся стен дома у себя на джинсовой куртке. На улице была поздняя ночь восьмого месяца девяносто девятого года. Над таксофоном горел тюльпанный фонарь, настенный, который освещал желтым светом угол. Женя сидел на асфальте, от боли закрыв своё лицо руками.
- ...А впрочем, ты можешь и молчать, - говорил он в трубку, касаясь клавиш телефонного аппарата своими пальцами. - Видишь, всё-таки слова – это неважно. Главное, что ты сейчас рядом, пускай и так далеко. Давай, я буду рассказывать что-нибудь, как ночное радиовещание, а ты, если хочешь, засыпай под мои истории? Раньше у меня за стеной жил сосед-шизофреник, который много кричал по ночам, буйствовал. Стены были деревянные, так вот я ему квадратом Полибия отстукивал разные фразы, он и успокаивался. У меня есть опыт в колыбельных. Потом он, кстати, выбросился из окна - такое случается у одиноких сердец. Но нет, к счастью, упал прямо на деревья, очень долго вопил и ругался, запутавшись в ветвях. Так интересно, люди вырубают деревья, а они даже чьи-то жизни спасают. Мне вообще кажется, что их высаживают рядом с домами специально, чтобы уменьшить количество самоубийств...
Женя взял перерыв и осмотрел кольцевую дорогу рядом с домом, рождая новые мысли.
- Так тихо у нас здесь, - продолжил он. – Не только по ночам, всегда. Ни души, так у нас здесь тихо. И вот нет бы наслаждаться мне, а я ведь постоянно думаю о том, что в это время, где-то на другом конце земли, убивают человека... Завтра ты снова пропадешь. Я буду снова тебя искать, волноваться и находить по ночам, но ты всегда будешь на оборотной стороне, с другими людьми рядом. Когда ты не сможешь меня терпеть и положишь трубку, я вернусь домой - туда, где пахнет сыростью, и протекает кровля. Я буду ждать, реагируя на каждый звук шагов по деревянным ступеням. Без тебя даже лампы в доме перегорают, одна за другой, - мертвые тела моих ожиданий. Я ведь так сильно люблю тебя, сильнее сумрачного августа и света этих фонарей полуночных...
Он положил трубку, прислонился к стене и начал медленно сползать вниз, оставляя куски осыпающихся стен дома у себя на джинсовой куртке. На улице была поздняя ночь восьмого месяца девяносто девятого года. Над таксофоном горел тюльпанный фонарь, настенный, который освещал желтым светом угол. Женя сидел на асфальте, от боли закрыв своё лицо руками.
пятница, 16 января 2015
Мне никогда не нравилось, как я пишу. Я всегда себя считал бездарностью. Даже сейчас, если я и замечаю какой-либо потенциал в архивных рукописях, то не вижу смысла в продолжении.
Заполняю пространство черновиками, жизненный путь которых так и не дошел даже до середины.
Пускай это будет бонусом, если кому-то вообще здесь бывает интересно.
Хотя, я вот очень надеюсь, что найду начало своей самой любимой, длинной и серьёзной новеллы "Бульвар Надежд" и допишу её. Это история про то, как сумасшедшая привязывается на улице к молодому человеку с просьбой провести остаток своих дней с ним. Она смертельно больна, её финал должен очень скоро произойти, но она невероятно одинока и хочет находиться с кем-то рядом. Он сначала отталкивает (ну что это такое, больная совсем), а потом влюбляется, естественно. Ходит с ней по врачам и гадалкам, смотрит на отправление поездов по вечерам и погружается в её бесконечный хрупкий мир на грани реальности. Я очень много хотел туда вложить, но уже ничего толком и не помню.
Заполняю пространство черновиками, жизненный путь которых так и не дошел даже до середины.
Пускай это будет бонусом, если кому-то вообще здесь бывает интересно.
Хотя, я вот очень надеюсь, что найду начало своей самой любимой, длинной и серьёзной новеллы "Бульвар Надежд" и допишу её. Это история про то, как сумасшедшая привязывается на улице к молодому человеку с просьбой провести остаток своих дней с ним. Она смертельно больна, её финал должен очень скоро произойти, но она невероятно одинока и хочет находиться с кем-то рядом. Он сначала отталкивает (ну что это такое, больная совсем), а потом влюбляется, естественно. Ходит с ней по врачам и гадалкам, смотрит на отправление поездов по вечерам и погружается в её бесконечный хрупкий мир на грани реальности. Я очень много хотел туда вложить, но уже ничего толком и не помню.
***
- Знаешь, а я ведь совсем не люблю весну. Может, я просто не люблю ее в нашем городе? У нас ведь ее никогда нет: снега, снега, снега… - нараспев произнесла Арина. – Мне не нравятся эти запахи весенние – они такие тухлые, как будто всё залежавшееся с зимы начинает испускать свой дух.
Она скривилась. Затем посмотрела в окно машины, в которой ехала с мужем, и закрыла глаза, погружаясь в глубины сознания. Через несколько минут она всё-таки вынырнула из состояния задумчивости.
- А ты? – спросила она мужа. - Что думаешь ты?
Фёдор внимательно смотрел на дорогу и пожал плечами. Ему вообще было не очень интересно, о чем она там, на соседнем сидении, говорила. Лишь ради приличия он подал опознавательный знак внимания.
- Ну вот, так всегда, – она всхлипнула носом от весенней простуды. - И зачем это я тебя спрашиваю, когда знаю, что мне ответят плечи. В тебе нет толка, нет пользы. О чём ты сейчас думаешь? Ты ведь думаешь сейчас о чём-то, поговори же со мной. Не молчи. Не молчи. Я устала говорить.
- Может, тогда и тебе помолчать, раз устала?
- Ты предлагаешь мне закрыть рот? - удивилась Арина мужской наглости.
- Я лишь спрашиваю, почему мы не можем просто помолчать? Некоторым влюблённым ведь нравится молчать друг с другом.
Вопрос озадачил молодую жену.
- А я, может, тебя и не люблю вовсе, – произнесла Арина, всматриваясь в даль. Она достала из сумки пачку сигарет и закинула свои стройные ноги на перчаточный ящик. – И вообще, мой милый, мы - не влюблённые. Мы - сожители.
Фёдор злобно выхватил пачку сигарет и выбросил её в открытое окно машины.
- Скотина, – прошипела Арина, отвернулась и провела ладонью по грязному стеклу - пыль мешала смотреть в окно. – Я бы тебя убила своими руками, но ты ведь загадишь всю квартиру своей вонючей кровью. Да еще и организм ослабишь. Могу представить, сколько там, в тебе...
Она хлопнула его по животу и добавила:
- Вряд ли и за месяц квартиру отмоешь твоими помоями, правда?
- Замолчи, - разозлился Федор. - Иначе я сам тебя убью.
- Да ты же не сможешь, тряпка, - усмехнулась Арина. - Ты и работу себе толковую найти не в состоянии. Сколько мы времени живем на мои деньги - месяц, два, три? Я устала тебя содержать и отмалчиваться. А теперь, ты выбрасываешь мои же сигареты в окно? Только и можешь проводить время со своими друзьями в гараже. Тебя же больше ничего не заботит. Кусок мяса.
Федор ударил Арину по лицу, не рассчитав силы и оставив след ее пудры у себя на ладони.
- Не смей больше так, - простучал сквозь зубы он.
Слезы наполнили ей глаза от обиды. Федор даже не бросил и взгляда в её сторону, а продолжил смотреть на дорогу, которая была и без того нелегкой.
- Дура, - плюнул он.
***
Утро. Они сидели за столом в тесной комнате своего общежития. Люстра горела одной лампой из трех, освещая пожелтевшие обои, кровать и советский бельевой шкаф. Арина сидела на стуле, завернутая в махровый халат, и курила, поджав ноги под себя. Она следила за мужем, который высыпал остатки варёного картофеля на сковороду.
– Ночью я проснулась от страшных мыслей. Я стала часто просыпаться от них, но сегодня мне было особенно тревожно, - начала она. - Моя голова разрывалась от этих мыслей дурных, а они наслаивались друг на друга, наслаивались. Все они были о том, что мне противно. Мне было противно от самой себя. Мне было противно, что я здесь, с тобой. Я бы, наверное, предпочла утонуть вчера в нашей ржавой ванной. Зачем ты вытащил меня оттуда?
Лицо Арины изменилось и выражало упрек, недовольство бесцеремонным вторжением мужа в неположенный момент.
- Потому что я тебя люблю, - промычал Федор и больше ничего не сказал. Он не считал нужным часто реагировать на реплики своей вспыльчивой жены, но иногда себе позволял дать слабину. Выложив содержимое сковороды на тарелку, он сел за стол.
- Что? Любишь меня? - фыркнула Арина. - Зачем я тебе такая нужна, конченная психопатка?
- А мне, может, это в тебе и нравится. Никто не хочет печальных, - сказал Федор и вытащил из банки соленый огурец, которым сиюминутно захрустел.
- Не так уж и много для настоящей любви, - недоверчиво заметила Арина. - Боже мой, в тот день, когда тебя встретила, я потеряла абсолютно всё. На каждую потерю есть своё приобретение, ведь так говорят? Невероятно, я так ничего и не приобрела взамен. Думала, что любовь пришла, ворвалась в мой дом... Нет. Я тебя не люблю. Любые чувства умирают, как и люди, - они, оказывается, тоже стареют.
Арина вспомнила про забытую сигарету в руке, пепел которой падал на пол. Она сделала затяжку и продолжила:
- Теперь я выпотрошена, как те животные на прилавке мясного магазина за домом. Скоро вокруг меня появятся мухи. И вообще, мне кажется, что я умерла уже давно. И эта весна. Я никогда не умела ходить по лужам и грязи, всегда они липли к моей одежде. Вся такая неправильная, покалеченная.
Она снова посмотрела на мужа. Фёдор молча пережёвывал пищу и, жмурясь, с трудом проглатывал.
- Вкусно тебе? – спросила она с прищуром. – Ешь, ешь…
На несколько минут наступила тишина.
- Федя, Федя, Федя… Фёдор – повторяла она. – Знаешь, а я ведь только сейчас поняла какое у тебя неприятное имя. Оно наносит ущерб моим эстетическим вкусам. И почему я с тобой, здесь…
___
03.13 - 01.15
- Знаешь, а я ведь совсем не люблю весну. Может, я просто не люблю ее в нашем городе? У нас ведь ее никогда нет: снега, снега, снега… - нараспев произнесла Арина. – Мне не нравятся эти запахи весенние – они такие тухлые, как будто всё залежавшееся с зимы начинает испускать свой дух.
Она скривилась. Затем посмотрела в окно машины, в которой ехала с мужем, и закрыла глаза, погружаясь в глубины сознания. Через несколько минут она всё-таки вынырнула из состояния задумчивости.
- А ты? – спросила она мужа. - Что думаешь ты?
Фёдор внимательно смотрел на дорогу и пожал плечами. Ему вообще было не очень интересно, о чем она там, на соседнем сидении, говорила. Лишь ради приличия он подал опознавательный знак внимания.
- Ну вот, так всегда, – она всхлипнула носом от весенней простуды. - И зачем это я тебя спрашиваю, когда знаю, что мне ответят плечи. В тебе нет толка, нет пользы. О чём ты сейчас думаешь? Ты ведь думаешь сейчас о чём-то, поговори же со мной. Не молчи. Не молчи. Я устала говорить.
- Может, тогда и тебе помолчать, раз устала?
- Ты предлагаешь мне закрыть рот? - удивилась Арина мужской наглости.
- Я лишь спрашиваю, почему мы не можем просто помолчать? Некоторым влюблённым ведь нравится молчать друг с другом.
Вопрос озадачил молодую жену.
- А я, может, тебя и не люблю вовсе, – произнесла Арина, всматриваясь в даль. Она достала из сумки пачку сигарет и закинула свои стройные ноги на перчаточный ящик. – И вообще, мой милый, мы - не влюблённые. Мы - сожители.
Фёдор злобно выхватил пачку сигарет и выбросил её в открытое окно машины.
- Скотина, – прошипела Арина, отвернулась и провела ладонью по грязному стеклу - пыль мешала смотреть в окно. – Я бы тебя убила своими руками, но ты ведь загадишь всю квартиру своей вонючей кровью. Да еще и организм ослабишь. Могу представить, сколько там, в тебе...
Она хлопнула его по животу и добавила:
- Вряд ли и за месяц квартиру отмоешь твоими помоями, правда?
- Замолчи, - разозлился Федор. - Иначе я сам тебя убью.
- Да ты же не сможешь, тряпка, - усмехнулась Арина. - Ты и работу себе толковую найти не в состоянии. Сколько мы времени живем на мои деньги - месяц, два, три? Я устала тебя содержать и отмалчиваться. А теперь, ты выбрасываешь мои же сигареты в окно? Только и можешь проводить время со своими друзьями в гараже. Тебя же больше ничего не заботит. Кусок мяса.
Федор ударил Арину по лицу, не рассчитав силы и оставив след ее пудры у себя на ладони.
- Не смей больше так, - простучал сквозь зубы он.
Слезы наполнили ей глаза от обиды. Федор даже не бросил и взгляда в её сторону, а продолжил смотреть на дорогу, которая была и без того нелегкой.
- Дура, - плюнул он.
***
Утро. Они сидели за столом в тесной комнате своего общежития. Люстра горела одной лампой из трех, освещая пожелтевшие обои, кровать и советский бельевой шкаф. Арина сидела на стуле, завернутая в махровый халат, и курила, поджав ноги под себя. Она следила за мужем, который высыпал остатки варёного картофеля на сковороду.
– Ночью я проснулась от страшных мыслей. Я стала часто просыпаться от них, но сегодня мне было особенно тревожно, - начала она. - Моя голова разрывалась от этих мыслей дурных, а они наслаивались друг на друга, наслаивались. Все они были о том, что мне противно. Мне было противно от самой себя. Мне было противно, что я здесь, с тобой. Я бы, наверное, предпочла утонуть вчера в нашей ржавой ванной. Зачем ты вытащил меня оттуда?
Лицо Арины изменилось и выражало упрек, недовольство бесцеремонным вторжением мужа в неположенный момент.
- Потому что я тебя люблю, - промычал Федор и больше ничего не сказал. Он не считал нужным часто реагировать на реплики своей вспыльчивой жены, но иногда себе позволял дать слабину. Выложив содержимое сковороды на тарелку, он сел за стол.
- Что? Любишь меня? - фыркнула Арина. - Зачем я тебе такая нужна, конченная психопатка?
- А мне, может, это в тебе и нравится. Никто не хочет печальных, - сказал Федор и вытащил из банки соленый огурец, которым сиюминутно захрустел.
- Не так уж и много для настоящей любви, - недоверчиво заметила Арина. - Боже мой, в тот день, когда тебя встретила, я потеряла абсолютно всё. На каждую потерю есть своё приобретение, ведь так говорят? Невероятно, я так ничего и не приобрела взамен. Думала, что любовь пришла, ворвалась в мой дом... Нет. Я тебя не люблю. Любые чувства умирают, как и люди, - они, оказывается, тоже стареют.
Арина вспомнила про забытую сигарету в руке, пепел которой падал на пол. Она сделала затяжку и продолжила:
- Теперь я выпотрошена, как те животные на прилавке мясного магазина за домом. Скоро вокруг меня появятся мухи. И вообще, мне кажется, что я умерла уже давно. И эта весна. Я никогда не умела ходить по лужам и грязи, всегда они липли к моей одежде. Вся такая неправильная, покалеченная.
Она снова посмотрела на мужа. Фёдор молча пережёвывал пищу и, жмурясь, с трудом проглатывал.
- Вкусно тебе? – спросила она с прищуром. – Ешь, ешь…
На несколько минут наступила тишина.
- Федя, Федя, Федя… Фёдор – повторяла она. – Знаешь, а я ведь только сейчас поняла какое у тебя неприятное имя. Оно наносит ущерб моим эстетическим вкусам. И почему я с тобой, здесь…
___
03.13 - 01.15
Стоял непривычно солнечный майский день. С детской площадки доносился звонкий смех и собачий лай – дети играли. К лавочке возле подъезда хрущевского дома подошла пожилая женщина. Она аккуратно положила зонт, поправила бардовый свитер в узорах и достала из сумки просроченную газету. Она ею взмахнула лёгким движением рук, положила на лавочку и, наконец, присела.
Через несколько минут, со скрежетом, распахнулась серая подъездная дверь. Из подъезда торжественно вышла другая пожилая дама, с пуделем, и вдохнула майский воздух. Внезапно, её внимание было привлечено ободранным, дряхлым креслом, которое было привязано верёвкой к железной изгороди. Кресло неряшливо стояло на клумбе, на старательно высаженных цветах.
- Так, я не поняла, – недовольно сказала дама с пуделем и ткнула пальцем в сторону негодной мебели.
- Здра-а-авствуйте, Антонина Фёдоровна! – радостно протянула пожилая женщина на лавочке.
- О! Тамара Васильевна, вы уже здесь! Здравствуйте, здравствуйте, – «Пожилая дама с пуделем» повернулась обратно – инородный объект на клумбе волновал её намного больше. - Это ещё что за чертовщина?!
- Да всё «этот», с третьего этажа! Приволок опять! – отозвалась женщина и поёрзала на лавочке, предвкушая продуктивную беседу.
- Вот козёл старый! Это кресло у него окажется в заднице, если он его не уберёт! Бэллочка, любимая, сходи, погуляй, – сняв поводок с собаки, она подошла ближе и, сквозь очки, стала внимательно разглядывать кресло.
- Во дурак… Во дурак… - ахнула пожилая дама и потянулась в сумку за тряпочкой – стереть, выступивший от волнений, пот на лбу. Уничтожив пот, она присела на лавку.
- Так а я ему и говорю, Антонина Фёдоровна, нахера ты это приволок сюда? Убери, по добру, по здорову, а не то я сама приму меры и уберу тебя!
- Я же говорю, старый козёл. Выставил это говно на цветы! Ему что, сидеть что ли негде? Вон пусть ставит туда, во двор, и там сидит себе со своей вонючей собакой, красуется.
- Пусть ребятам притащит, которые пиво по вечерам распивают. Пусть ребятам притащит. Стол и скамейки все загадили, вот пускай лучше сидят и гадят на это кресло! На что оно ещё годно?
- Нет, – мотала головой и не успокаивалась пожилая дама. – Я так это не оставлю. Ишь что задумал, ирод.
Мимо неспеша проходила ещё одна пожилая женщина со своей подругой. Они были из соседнего подъезда, из другого клана, поэтому желанными гостями здесь не считались. Эти две женщины остановились, чтобы утолить жажду любопытства:
- Простите, а это ведь где-то здесь раньше была баня? - спросила та, что была ниже ростом.
- Да, была, - отозвалась Тамара Васильевна. – Баня номер один. Первый сеанс в субботу. Первый сеанс в субботу. А вы куда путь держите?
- Мы пошли мороженое покупать, - елейным голосом похвасталась пожилая женщина и продолжила путь вместе с подругой.
Антонина Федоровна отвернулась и в сторону прошептала:
- Давай, давай, только здесь не останавливайся, а то потом тебя не заткнешь.
Тамара Васильевна жеманно засмеялась, прикрыв рот рукой. Она обернулась и, осмотрев представителей соседского фронта со спины, спросила у Антонины Федоровны:
- А ей что, химию на голове сделали?
- Да ей что не делай на голове, все равно как ведьма старая!
Они снова засмеялись.
Из окна на четвертом этаже высунулась женщина лет пятидесяти, заметно моложе своих подруг внизу, со своей дочерью:
- Как погода?
Тамара Васильевна и Антонина Федоровна подняли головы.
- Тепло, - сообщила Тамара Васильевна. - Вы спали?
- Мы уже поели.
- Кресло надо? - Тамара Васильевна указала пальцем на клумбу. - Любимый снизу приволок!
- Ничего, я завтра вызову 051! - пригрозила женщина, пододвинула дочь и закрыла окно, растворившись за занавеской.
Дверь подъезда открылась. Из дома вышел грустный лысый мужичок, невысокого роста, в потертых брюках и стоптанных туфлях. На поводке он держал большую черную собаку, которая была ему совсем не по размерам. Это был тот самый виновник торжества.
- Легок на помине! - завопила Тамара Васильевна.
Пожилой мужчина не обращал внимания.
- Ты что это, старый козел, задумал, а? - напала на него Антонина Федоровна, цепляя своего пуделя Бэллу на поводок. Она старалась расположить свое чадо как можно ближе к себе, не позволяя случайному собачьему контакту состояться. Уж очень ее смущала собака мужчины. - Если ты это кресло завтра не уберешь...
- И что тогда? - спросил мужчина равнодушно. - Что хочу, то и делаю.
От такой наглости Антонина Федоровна ахнула. Тамара Васильевна решила не бросать в беде подругу и, пока та думала, что бы ответить, отчаянно вмешалась:
- Да мы тебя выселим отсюда к чертям собачьим! Подпишем всем подъездом петицию и выселим! Ты уже всех достал, хрен ты старый! Мало тебе лавки что ли? Места много, садись - не хочу. А от этого говна что бы и духу завтра не было!
- Вот про дух Вы очень точно заметили, - смаковала зацепку Антонина Федоровна. - Такой духман небывалый от этого кресла!
Мужчина молча прошел во двор, управляя собакой на поводке, и присел там же на лавку, не бросив ни единого взгляда в сторону женсовета у подъезда.
В компании прибыло: на самом краю лавки, ближе всех к подъезду, сидела Зинаида Антоновна, женщина с короткими седыми волосами, в очках и зеленом халате. Она была старше всех, достаточно молчалива и, судя по статусу, старожил.
- Газетку дать? - спросила ее Тамара Васильевна.
- Не откажусь.
- Ох, Зинаида Антоновна, вы тоже нашли в чем выйти, - сетовала Антонина Федоровна.
- Так тепло ведь... - сказала Зинаида Антоновна, разглаживая газету на скамейке.
- Застудитесь. Вся эта погода - обман! Я вот так тоже однажды вышла, и - бац!
- Чего "бац"?
- Лежала с температурой на следующий день. Вы пример-то с молодежи не берите. Это они у нас больше всех знают...
- Ох, да, - загрустила Тамара Васильевна. - Совсем дети испорченные пошли. Одного в автобусе с трудом заставила уступить себе место.
- А нечего церемониться с ними, - Антонина Федоровна презрительно подняла подбородок. - Я просто молча поднимаю их за шиворот, и делов тут. А если скажут что- то, как дам им по первое число. Сегодня какое у нас?
- Пятнадцатое, - произнесла Зинаида Антоновна.
- Вот с первого по пятнадцатое у меня и получат.
- Ой, - всплеснула руками Тамара Васильевна. - А про этого-то слышали, как его... Молодняк... Ну на пятом этаже...
- Сашка что ли? - Зинаида Антоновна хлопнула в ладоши. - А что с ним?
- Покупать квартиру собрались они со своей.
- Ну вот куда ему, а? - Антонина Федоровна была озабочена не меньше того самого "Сашки". - С голой жопой сидит и собирается покупать квартиру... Ой, а Галочка у него такая хорошенькая... Мы с ней двадцать лет проработали.
- Видела его недавно, такой худющий...
- Да и х*й бы с ним! А вот Галочка такая хорошая. Двадцать лет с ней проработали...
Бэлла требовала ласки и крутилась возле каждой из пожилых женщин. Не получая ее ни от кого из них, она села рядом, но повернулась спиной. Зинаида Антоновна сделала глубокий вдох и оцепенела. В ее глазах, казавшихся большими по причине толстых линз в очках, застыл ужас.
- Тоня, - с дрожью в голосе обратилась она. - Твоя собака только что бзднула мне под нос!
- Ой, да ладно Вам, Зинаида Антоновна, - засмущалась Антонина Федоровна. - Подумаешь, у нашей Бэллочки случается. Не задохнулись же?
- Вонючая стерва! Прямо мне под нос!
- Это у козла вашего, с третьего этажа, вонючая псина, неведомо откуда явилась, а у нас чистых кровей, ухоженная и красивая...
Через несколько мгновений вышла та самая женщина с четвертого, как и полагается, со своей дочерью. На ней были свитер и ароматы духов, простоявших на полке не одно десятилетие. Тамара Васильевна и Зинаида Антоновна встали со скамейки и сложили страницы газет, на которых все это время располагались.
- Ну, мы пошли в магазин, - сообщила Тамара Васильевна. - Там картошка по 8 рублей сегодня, нужно успеть, а то разберут ведь.
- У вас же картошки дома полно, - удивилась Антонина Федоровна.
- Так что теперь? Разберут ведь!
Антонина Федоровна развела руками и отправилась выгуливать Бэллу. Женщина с дочерью - в сберкассу. У подъезда стало тихо.
Пожилой мужчина, хозяин торжества, вернулся обратно с прогулки. Он посадил собаку у скамейки, взял шершавыми руками грязное кресло и оттащил подальше, ближе к детской площадке. Женщинам ведь противостоять возможно, но не рекомендуется. Особенно тем, которые в возрасте.
___
05.13
Через несколько минут, со скрежетом, распахнулась серая подъездная дверь. Из подъезда торжественно вышла другая пожилая дама, с пуделем, и вдохнула майский воздух. Внезапно, её внимание было привлечено ободранным, дряхлым креслом, которое было привязано верёвкой к железной изгороди. Кресло неряшливо стояло на клумбе, на старательно высаженных цветах.
- Так, я не поняла, – недовольно сказала дама с пуделем и ткнула пальцем в сторону негодной мебели.
- Здра-а-авствуйте, Антонина Фёдоровна! – радостно протянула пожилая женщина на лавочке.
- О! Тамара Васильевна, вы уже здесь! Здравствуйте, здравствуйте, – «Пожилая дама с пуделем» повернулась обратно – инородный объект на клумбе волновал её намного больше. - Это ещё что за чертовщина?!
- Да всё «этот», с третьего этажа! Приволок опять! – отозвалась женщина и поёрзала на лавочке, предвкушая продуктивную беседу.
- Вот козёл старый! Это кресло у него окажется в заднице, если он его не уберёт! Бэллочка, любимая, сходи, погуляй, – сняв поводок с собаки, она подошла ближе и, сквозь очки, стала внимательно разглядывать кресло.
- Во дурак… Во дурак… - ахнула пожилая дама и потянулась в сумку за тряпочкой – стереть, выступивший от волнений, пот на лбу. Уничтожив пот, она присела на лавку.
- Так а я ему и говорю, Антонина Фёдоровна, нахера ты это приволок сюда? Убери, по добру, по здорову, а не то я сама приму меры и уберу тебя!
- Я же говорю, старый козёл. Выставил это говно на цветы! Ему что, сидеть что ли негде? Вон пусть ставит туда, во двор, и там сидит себе со своей вонючей собакой, красуется.
- Пусть ребятам притащит, которые пиво по вечерам распивают. Пусть ребятам притащит. Стол и скамейки все загадили, вот пускай лучше сидят и гадят на это кресло! На что оно ещё годно?
- Нет, – мотала головой и не успокаивалась пожилая дама. – Я так это не оставлю. Ишь что задумал, ирод.
Мимо неспеша проходила ещё одна пожилая женщина со своей подругой. Они были из соседнего подъезда, из другого клана, поэтому желанными гостями здесь не считались. Эти две женщины остановились, чтобы утолить жажду любопытства:
- Простите, а это ведь где-то здесь раньше была баня? - спросила та, что была ниже ростом.
- Да, была, - отозвалась Тамара Васильевна. – Баня номер один. Первый сеанс в субботу. Первый сеанс в субботу. А вы куда путь держите?
- Мы пошли мороженое покупать, - елейным голосом похвасталась пожилая женщина и продолжила путь вместе с подругой.
Антонина Федоровна отвернулась и в сторону прошептала:
- Давай, давай, только здесь не останавливайся, а то потом тебя не заткнешь.
Тамара Васильевна жеманно засмеялась, прикрыв рот рукой. Она обернулась и, осмотрев представителей соседского фронта со спины, спросила у Антонины Федоровны:
- А ей что, химию на голове сделали?
- Да ей что не делай на голове, все равно как ведьма старая!
Они снова засмеялись.
Из окна на четвертом этаже высунулась женщина лет пятидесяти, заметно моложе своих подруг внизу, со своей дочерью:
- Как погода?
Тамара Васильевна и Антонина Федоровна подняли головы.
- Тепло, - сообщила Тамара Васильевна. - Вы спали?
- Мы уже поели.
- Кресло надо? - Тамара Васильевна указала пальцем на клумбу. - Любимый снизу приволок!
- Ничего, я завтра вызову 051! - пригрозила женщина, пододвинула дочь и закрыла окно, растворившись за занавеской.
Дверь подъезда открылась. Из дома вышел грустный лысый мужичок, невысокого роста, в потертых брюках и стоптанных туфлях. На поводке он держал большую черную собаку, которая была ему совсем не по размерам. Это был тот самый виновник торжества.
- Легок на помине! - завопила Тамара Васильевна.
Пожилой мужчина не обращал внимания.
- Ты что это, старый козел, задумал, а? - напала на него Антонина Федоровна, цепляя своего пуделя Бэллу на поводок. Она старалась расположить свое чадо как можно ближе к себе, не позволяя случайному собачьему контакту состояться. Уж очень ее смущала собака мужчины. - Если ты это кресло завтра не уберешь...
- И что тогда? - спросил мужчина равнодушно. - Что хочу, то и делаю.
От такой наглости Антонина Федоровна ахнула. Тамара Васильевна решила не бросать в беде подругу и, пока та думала, что бы ответить, отчаянно вмешалась:
- Да мы тебя выселим отсюда к чертям собачьим! Подпишем всем подъездом петицию и выселим! Ты уже всех достал, хрен ты старый! Мало тебе лавки что ли? Места много, садись - не хочу. А от этого говна что бы и духу завтра не было!
- Вот про дух Вы очень точно заметили, - смаковала зацепку Антонина Федоровна. - Такой духман небывалый от этого кресла!
Мужчина молча прошел во двор, управляя собакой на поводке, и присел там же на лавку, не бросив ни единого взгляда в сторону женсовета у подъезда.
В компании прибыло: на самом краю лавки, ближе всех к подъезду, сидела Зинаида Антоновна, женщина с короткими седыми волосами, в очках и зеленом халате. Она была старше всех, достаточно молчалива и, судя по статусу, старожил.
- Газетку дать? - спросила ее Тамара Васильевна.
- Не откажусь.
- Ох, Зинаида Антоновна, вы тоже нашли в чем выйти, - сетовала Антонина Федоровна.
- Так тепло ведь... - сказала Зинаида Антоновна, разглаживая газету на скамейке.
- Застудитесь. Вся эта погода - обман! Я вот так тоже однажды вышла, и - бац!
- Чего "бац"?
- Лежала с температурой на следующий день. Вы пример-то с молодежи не берите. Это они у нас больше всех знают...
- Ох, да, - загрустила Тамара Васильевна. - Совсем дети испорченные пошли. Одного в автобусе с трудом заставила уступить себе место.
- А нечего церемониться с ними, - Антонина Федоровна презрительно подняла подбородок. - Я просто молча поднимаю их за шиворот, и делов тут. А если скажут что- то, как дам им по первое число. Сегодня какое у нас?
- Пятнадцатое, - произнесла Зинаида Антоновна.
- Вот с первого по пятнадцатое у меня и получат.
- Ой, - всплеснула руками Тамара Васильевна. - А про этого-то слышали, как его... Молодняк... Ну на пятом этаже...
- Сашка что ли? - Зинаида Антоновна хлопнула в ладоши. - А что с ним?
- Покупать квартиру собрались они со своей.
- Ну вот куда ему, а? - Антонина Федоровна была озабочена не меньше того самого "Сашки". - С голой жопой сидит и собирается покупать квартиру... Ой, а Галочка у него такая хорошенькая... Мы с ней двадцать лет проработали.
- Видела его недавно, такой худющий...
- Да и х*й бы с ним! А вот Галочка такая хорошая. Двадцать лет с ней проработали...
Бэлла требовала ласки и крутилась возле каждой из пожилых женщин. Не получая ее ни от кого из них, она села рядом, но повернулась спиной. Зинаида Антоновна сделала глубокий вдох и оцепенела. В ее глазах, казавшихся большими по причине толстых линз в очках, застыл ужас.
- Тоня, - с дрожью в голосе обратилась она. - Твоя собака только что бзднула мне под нос!
- Ой, да ладно Вам, Зинаида Антоновна, - засмущалась Антонина Федоровна. - Подумаешь, у нашей Бэллочки случается. Не задохнулись же?
- Вонючая стерва! Прямо мне под нос!
- Это у козла вашего, с третьего этажа, вонючая псина, неведомо откуда явилась, а у нас чистых кровей, ухоженная и красивая...
Через несколько мгновений вышла та самая женщина с четвертого, как и полагается, со своей дочерью. На ней были свитер и ароматы духов, простоявших на полке не одно десятилетие. Тамара Васильевна и Зинаида Антоновна встали со скамейки и сложили страницы газет, на которых все это время располагались.
- Ну, мы пошли в магазин, - сообщила Тамара Васильевна. - Там картошка по 8 рублей сегодня, нужно успеть, а то разберут ведь.
- У вас же картошки дома полно, - удивилась Антонина Федоровна.
- Так что теперь? Разберут ведь!
Антонина Федоровна развела руками и отправилась выгуливать Бэллу. Женщина с дочерью - в сберкассу. У подъезда стало тихо.
Пожилой мужчина, хозяин торжества, вернулся обратно с прогулки. Он посадил собаку у скамейки, взял шершавыми руками грязное кресло и оттащил подальше, ближе к детской площадке. Женщинам ведь противостоять возможно, но не рекомендуется. Особенно тем, которые в возрасте.
___
05.13
четверг, 15 января 2015
Рената сидела за столом своей холодной кухни. Она задумчиво смотрела на белоснежную скатерть и печально доедала свой завтрак. Её левая ладонь драматично придерживала гладкий лоб, на который время от времени падали вьющиеся белокурые локоны, - приходилось поправлять. Правой же рукой она держала вилку и равнодушно кружила ею по краям посуды, встречая преграды в виде овощей, которые были совсем не по настроению.
Из коридора раздался звонок телефона. На звонок Рената шла очень волнительно, с учащенным сердцебиением и дрожью в коленных чашечках. Она сняла трубку. Услышав на том конце провода своих хороших знакомых, волнение исчезло, оставив на её лице разочарование и следы былых надежд.
- Спасибо. Мне очень приятно, - поблагодарила она и положила трубку. Она поправила волосы в зеркале шкафа, провела рукой по лицу - от всех этих волнений начала стареть кожа.
***
Рената вернулась обратно на кухню. На плите стоял кофе, приготовленный в турке, но уже остуженный временем. Она взяла турку, подошла к раковине и начала медленно выливать туда кофе. Ей нравилось наблюдать за тем, как он медленно исчезает в раковине и издает характерный звук просачивающейся жидкости. Она повернула турку в сторону окна, тем самым направив дневной свет на её дно, и вздохнула:
- Опять какие-то лёгкие мне высвечиваются – наверное, нужно меньше курить, - сказала она себе вслух. – И как люди гадают на этой кофейной гуще?
В дверь позвонили. Рената прошла в коридор и отстраненно взяла с тумбочки ключи, не задерживая на них свой взгляд. Открыв дверь, она увидела на пороге свою лучшую подругу, Полину, - девушку с каштановыми волосами и красивыми, кристально чистыми голубыми глазами. Та улыбалась белоснежной улыбкой, что являлось её фирменным украшением, и держала в руках бутылку вина.
- Опять ты не спрашиваешь, кто стоит за дверью! – упрекнула её Полина с порога и прошла в квартиру.
- А я давно уже не спрашиваю. Какой в этом смысл, если кроме тебя больше некому приходить.
- У тебя отсутствуют инстинкты самосохранения, – Полина смотрела на Ренату с прищуром. - Ну что, с Днём Рождения тебя, моя дорогая!
- Спасибо, - грустно прошептала Рената. – Но я ещё не родилась… А впрочем, я никогда не могла запомнить время, сколько бы ни спрашивала у своей матери. Там много похожих цифр.
- Моя мама вообще не знает, - сказала Полина, снимая верхнюю одежду. - Говорит, откуда ей помнить, мол, не до часов было совсем. А врачи в те годы ещё не сообщали.
Полина осмотрела Ренату с ног до головы и всплеснула руками:
- Так, а ты почему не при наряде? Сегодня такой особенный праздник, а ты стоишь печальная.
- На дворе же только утро. Я тебя так рано не ждала, да и ты же знаешь, как сильно я не люблю этот день. Всё ты знаешь.
- Да? А я тогда зачем тебе здесь?
- Ты же сама сюда напросилась, – развела руками Рената, воспринимая игру близко к сердцу. – Я и праздновать не хотела. Кто тебя сюда позвал?
- Ответ неправильный, - улыбнулась Полина и дотронулась кончиком пальца до аккуратного носа Ренаты. – Я здесь, чтобы твой день стал немного счастливее. Я пока пройду на кухню, а ты - в комнату, приоденься по-праздничному. Я и вино купила по такому случаю, дорогое, испанское. Нельзя касаться дорогого вина грустными губами. Я же так тебя люблю, так тебя люблю, а ты такая... Непраздничная, вот. Я даже проснулась рано, когда дворники не начали шуршать мётлами. Всё для того, чтобы появиться на твоём пороге как можно раньше.
Ренате стало намного теплее от этих слов. Полина всегда могла согреть её душу, вдохновить.
- Ты там проходи, располагайся, а я сейчас буду, – сказала Рената и исчезла в полумраке своей комнаты, прикрыв дверь. Подруга прошла на кухню. Она достала бокалы и открыла бутылку вина штопором, который привычно и без малейшего труда нашла в первом ящике кухонной тумбочки. Она элегантно наполнила вином бокалы и сделала композицию из фруктов на столе, которые нашла у Ренаты в холодильнике. Полина приоткрыла окно и закурила сигарету в ожидании, поглядывая на дворовых прохожих с собаками.
Через несколько минут, на пороге кухни уже стояла Рената, в длинном красном платье и гармонично подобранных бежевых туфлях. На шее у неё было бриллиантовое ожерелье с сапфировыми бусинами.
- Ну, как я тебе? – застенчиво спросила она.
Полина стояла в изумлении, задержав дым во рту. Через несколько мгновений, она выдохнула и произнесла:
- Какая же ты у меня красивая.
- Ты действительно так думаешь? Я очень долго выбирала, размышляла над цветом, но этот праздник у меня почему-то с детства ассоциируется с красным… А ещё, я поняла, что в тяжелые моменты нужно выглядеть намного сильнее своего отчаяния.
- Сногсшибательно красивая.
***
- Он так и не звонил, да? – спросила Полина и посмотрела в печальные глаза Ренаты. В её голосе сочувствие переплеталось с душевным беспокойством, все проблемы своей подруги она переживала за двоих.
- Нет, - произнесла Рената с падающей интонацией. Она держала в руке бокал вина и изучала остатки алкоголя на дне. – Во мне человечности осталось столько же, сколько и вина на дне этого бокала.
- Я не понимаю тебя, - вздохнула Полина. – Тебя очень сложно всегда понять, что с тобой происходит вообще?
Рената посмотрела Полине в глаза, взгляд кричал о помощи.
- Мне стало очень больно жить, - начала Рената. – Любовь. Почему любовь должна быть синонимом боли и страданий? Для этого ведь существуют свои мерзавцы – убийцы, живодеры, ещё там кто-то… Почему так сильно разрывает душу? Почему я так отчаянно жду его звонка? Мне нужен один небольшой жест. Наверное, я слишком много прошу.
- Мы все нуждаемся во внимании.
- Всего лишь несколько минут, которые продлят мои часы. Как бы я хотела это всё закончить…
- Не волнуйся так, ещё не вечер. Он обязан тебе позвонить сегодня.
- А знаешь, как мне хочется это всё закончить? Говорят, сердцу не прикажешь. А я прикажу, я завершу свои мучения сама. Я не хочу только принадлежать. Я не обладаю, я только принадлежу…
- Что ты имеешь в виду? Самоубийство?
- Нет.
Рената закурила сигарету и, не убирая своих пальцев ото рта, едва разомкнув губы, поэтично выдохнула табачный дым.
- Я так волнуюсь за потолки, когда курю, - беспокойно сообщила она. – Мне кажется, они все пожелтеют скоро.
- Ничего, тебе здесь тёплые оттенки не помешали бы, - заметила Полина. - В последнее время ты совсем как снежная королева.
- И вообще я всегда волнуюсь, когда курю.
- Ты волнуешься по пустякам, - завелась Полина. – А он, там, что о себе думает? Перестань жить мужчинами и размениваться на них, тебе не стыдно? Они все сделаны из цемента.
Полина постучала по стене, олицетворяя мужскую сущность, и продолжила:
- Посмотри, во что ты себя превратила: забыла про все праздники, бросила работу…
- На той работе платили небольшие деньги.
- Ну что тебе говорить. Ты их всё равно беспечно тратила на подарки для него. И какова цена? Ему приятно? Он помнит?
- Мне приятно. Я помню, - заморожено произнесла Рената, встала из-за стола и принялась мыть посуду. Полина не сводила с неё глаз.
- А как тебе то, что он гостит лишь, когда ему нечего есть у себя дома?
- На здоровье.
- Мы с тобой стучимся в закрытые двери: я к тебе, а ты к нему. Нужен тебе совершенно другой человек, говорю же. Душевный комфорт и любовь – несовместимые вещи. Отлюбила своё, пора уже и о комфорте думать. Давай сходим с тобой в ресторан на днях, познакомимся с мужчинами.
- Не будет мне свободы, пока он живет. Я уже и забыла, когда стала крепостной его существования.
- Вот скажи, ты меня хоть немного любишь, самую малость? Я ведь так переживаю за тебя, а ты не ценишь совсем.
- Неправда, - отозвалась Рената, - Тебя я тоже очень люблю.
- Как же, совершенно меня не слушаешь! Даже на твой День Рождения я напросилась сама – так сильно хотела тебя увидеть!
Полина горела как спичка, нервно царапала ногтем скатерть, и вдруг раздался звонок телефона.
***
Рената сидела на спальной кровати и волнительно держалась за левый висок, который активно пульсировал. Полина выглядывала из кухни и пыталась вслушаться в разговор подруги.
- Привет! – послышалось на том конце провода.
- Антон, - произнесла Рената. – Привет, я очень сильно ожидала.
- С днём рождения тебя, что ли! Всего наилучшего. Здоровья там, счастья, ну ты понимаешь.
- Да, спасибо.
- Ну вот, - Антон застопорился на несколько секунд из-за скудного словарного запаса. - Что тебе ещё сказать?
- Давай я скажу. Недавно услышала такую интересную фразу: «Мне важно твоё каждое звуковое колебание в динамике телефонного аппарата». Вот, это тебе. Моя благодарность.
Антон рассмеялся.
- Смеёшься? – обиженно спросила Рената.
- Ну, глупость какая-то. Смешная ты.
Рената покачала головой и решила сменить тему.
- Ты не хочешь зайти ко мне сегодня? – предложила она. - Я тебя сильно жду, мне так грустно.
- Я не знаю, - засомневался Антон. – Не знаю я.
- Приходи. Полина тоже здесь… На случай, если ты меня опасаешься.
- Мне, в общем-то, всё равно сегодня нечем заняться. Наверное, я приду.
Антон и Рената повесили трубку, Антон – первым.
Рената сидела на постели и чувствовала, как обида внутри начинает поражать жизненно важный орган – сердце. Она мучительно сжала себе горло.
- Как я себя ненавижу! - закричала она в слезах. – Я порождаю то, чего не стоило бы. Отвратительное зрелище!
Полина прибежала в комнату и обняла Ренату.
- Не вздумай плакать! Хочешь, чтобы тушь растеклась по твоему правильному лицу? Ты такая сегодня красивая, не смей плакать мне!
- Я очень хочу, чтобы это закончилось, - прошептала Рената.
***
Антон сидел на кухне и сквозь призму карих глаз смотрел на девушек. Его руки лежали на столе, а пальцы настукивали мелодию. Иногда он проводил рукой по темно-русым волосам, зачесывая их назад, и тем самым, следовал последним тенденциям моды. Иногда поправлял свой свитер кремового цвета, который покалывал в области шеи. У Антона были красивые густые брови, узкий разрез глаз и длинные ресницы. Несмотря на большой кончик, его нос не слишком сильно бросался в глаза, но блестел при определенном свете. Губы были довольно выразительными, мягкими и средних размеров, являясь общепринятой нормой, – ничего лишнего. Рената стояла у окна и иногда позволяла бросить взгляд, смущенно и ненавязчиво. Антон смотрел на неё, но его выражение лица и опущенные уголки губ с правой стороны говорили о том, что удовольствия он получает мало.
- Почему смотришь так интенсивно? – поинтересовалась Рената у Антона, заметив что-то неладное в выражении его лица.
- Мне неприятно, когда вы две курите, перестаньте, - недовольно сказал Антон, отмахиваясь от дыма руками. Рената покорно затушила сигарету об пепельницу. Полина не стала поддаваться желаниям третьих лиц, посмотрела на Антона и цокнула языком:
- А мне неприятен ты, что прикажешь сделать? Какую команду дашь по этому поводу?
- Ну можешь выйти отсюда тогда, - с холодной насмешкой произнёс Антон.
- Свинья. Ты даже ничего не подарил, а ведь повод обязывает! Хотя бы с клумбы цветы сорвал… Что ты за мужчина такой?
- Да что ты ко мне привязалась? Я вообще ненадолго заскочил, буквально на пять минут. И где ты видела клумбы зимой-то?
- Перестаньте, - вмешалась в диалог Рената, заламывая себе руки от неловкого положения между двух огней. – Я не хочу, чтобы вы ругались. Вы – это всё, что есть у меня.
- Если бы не она, я бы тебя стёрла в порошок. За все твои дряные повадки и манеры.
Полина отвернулась к окну, бессмысленно и обиженно.
- Так, а из еды у вас есть что-нибудь, кроме фруктов? – спросил Антон, осмотрев женский праздничный стол. – Две женщины на кухне, да ещё и в такой праздник, а есть нечего. Тоска.
Полина недовольно поправила свои каштановые волосы и схватила сигареты со стола.
- Я выйду в подъезд, докурю, - рассерженно сказала она Ренате и вышла. Вместе с табачным дымом на кухне осталось и неприятное послевкусие конфликта.
- И как ты её терпишь? – спросил Антон.
- Она - моя подруга, - отозвалась Рената, заглядывая в холодильник. – Просто она очень сильно переживает за меня, любит. Так делают все друзья… Только вчера приготовила суп, хочешь? Есть его всё равно некому.
- Сойдёт. Накладывай, что имеется.
Рената поставила кастрюлю на плиту и пронзительно смотрела на неё, стараясь избегать встречного взгляда с Антоном. Антон вышел из-за стола и подошёл к окну, потирая ладони от волнений.
- Ты очень красивая сегодня, - задумчиво произнёс он, расправив брови. – Есть что-то в тебе всё-таки. Но я ведь здесь и сейчас не просто так. Я пришел, чтобы обсудить…
Рената, помешивая суп на плите, осмелилась бросить взгляд в его сторону:
- А что тут обсуждать?
- Я к тому, что… - Антон почесал голову. – Ну, вот понимаешь… Все эти твои подарки, звонки, знаки внимания… Ухаживания, назовем их так. Всё это не совсем приятно мне.
Антон никогда не умел подбирать нужные слова, места и время.
- Ну, точнее, мне приятно, – неубедительно пояснил он. – Но на моем месте должен быть другой мужчина. Который будет лучше. Который будет качественнее, что ли… Я не хочу тебя ранить, да еще и в такой день. Просто вся эта игра не стоит свеч. Понимаешь, о чем я говорю? Я не хочу произносить эти вещи вслух.
- Это совсем неважно, - нежно сказала Рената. – Позволь мне просто любить тебя, на большее я не имею права.
- А я тебя не люблю! - не выдержал Антон. – Не люблю я тебя. Это же так глупо… Чёрт! Я не говорил тебе, но у меня есть другая женщина. Два года назад я ей изменил, и она никак не могла меня простить. Мы решили сделать перерыв в отношениях, но теперь у нас всё наладилось. Она меня простила… Мы снова вместе, и она не знает, что я у тебя. Наверное, нам лучше больше не встречаться…
- Зато откровенно, - бессильно произнесла она. - Зачем ты приходил ко мне тогда?
- Ну, как ты не понимаешь… Я же - мужчина. У меня есть свои физиологические потребности!
- Ты? – усмехнулась Рената. – Ты – не мужчина.
Антон занервничал от неловкости и попытался обнять её за плечи.
- Прости меня. Мне очень неудобно, что это происходит сегодня, но нужно было всё сказать, как можно скорее. Да и какая это любовь, ну? Ты же меня совсем не знаешь, влюбилась в какой-то образ…
- Заход солнца сегодня будет около четырех часов вечера, - равнодушно продолжала Рената. – Дни становятся дольше ночей.
- Ты так серьёзно это всё воспринимаешь из-за того случая ночью что ли?
- А на следующей неделе ожидаютcя заморозки, - отрешенно шептали её губы, как будто на заметку.
- Да и я вообще очень далёк от идеалов, ты же видишь, что тебе нужен другой человек. Правильно сказала твоя подруга: свинья – самая высокая мне оценка.
Рената убрала его руки со своих плеч. Она выключила газ и загадочно, выделяя каждое слово интонацией, произнесла:
- Каждое несовершенство делает любовь совершеннее. Ты был высшей формой совершенства для меня, несмотря ни на что.
Она держала в левой руке указательный палец правой, закусила свою тонкую нижнюю губу и продолжила:
- Так смешно, я выдумала чувства из ничего. Ты говоришь, что я тебя совершенно не знаю, но не эта ли любовь – самая чистая и непорочная? Та любовь, что бескорыстная и безответная. Та любовь, что имеет лишь одностороннее движение? Я люблю тебя просто за то, что твои ноги касаются этой земли.
- Нет, – Антон находился в растерянности. – Я тебя не понимаю.
Рената сочувствующе кивнула:
- Дарить ласку и нежность - исключительно женское. Так назначено свыше небесной канцелярией. Но даже она не смеет тебя судить. Просто знай, что я всегда буду находить тебе оправдания. Каждый раз – новые. Я всегда была с тобой.
- Я не знаю, что я могу сделать для тебя, - добавил Антон и посмотрел на Ренату с сожалением. Казалось, что даже её красное платье потеряло свою насыщенность. Она обреченно смотрела на фотообои с зимним пейзажем, изображенным на стене.
- Твоя еда разогрета. Вымой руки, - её голос изменился и стал значительно грубее. – Когда пришёл, ты не вымыл свои грязные руки.
- Ах, ну да.
Антон послушно вышел. После долгих попыток определить подходящий выключатель, он всё-таки нашёл, включил свет в ванной и закрыл за собой дверь. Пока он там находился, Рената неслышно взяла нож для мяса, который лежал рядом на столе, и в напряжении ожидала Антона возле двери. Когда он вернулся на кухню, Рената вонзила нож в его грудь со всей той силой, которой могла. Она обняла его, придерживая, ещё живого, и спросила на ухо:
- Больно тебе? Больно?
Антон смотрел в потолок своими медовыми глазами, в которых медленно наступала ночь, и губы его прошептали: «больно». Закрыв глаза, она крепко держала в своих руках Антона, пытаясь почувствовать последнее тепло его тела.
***
Рената сидела на кухне. Окровавленными она гладила темные волосы Антона, а своими холодными целовала его родинки на щеке и губы, ещё теплые. Полина вернулась. Она стояла в дверях кухни и молча смотрела на происходящее. Рената повернулась к ней и сказала:
- Он не знал, что такое боль. Он мог ее только причинять. Я любила его лишь снаружи, он сам так говорил, и поэтому решила оставить самое лучшее. Люди правильно говорят: после каждой смерти наступает новое рождение. Смотри на часы, видишь время? Теперь я знаю, когда действительно родилась.
___
02.14.
Из коридора раздался звонок телефона. На звонок Рената шла очень волнительно, с учащенным сердцебиением и дрожью в коленных чашечках. Она сняла трубку. Услышав на том конце провода своих хороших знакомых, волнение исчезло, оставив на её лице разочарование и следы былых надежд.
- Спасибо. Мне очень приятно, - поблагодарила она и положила трубку. Она поправила волосы в зеркале шкафа, провела рукой по лицу - от всех этих волнений начала стареть кожа.
***
Рената вернулась обратно на кухню. На плите стоял кофе, приготовленный в турке, но уже остуженный временем. Она взяла турку, подошла к раковине и начала медленно выливать туда кофе. Ей нравилось наблюдать за тем, как он медленно исчезает в раковине и издает характерный звук просачивающейся жидкости. Она повернула турку в сторону окна, тем самым направив дневной свет на её дно, и вздохнула:
- Опять какие-то лёгкие мне высвечиваются – наверное, нужно меньше курить, - сказала она себе вслух. – И как люди гадают на этой кофейной гуще?
В дверь позвонили. Рената прошла в коридор и отстраненно взяла с тумбочки ключи, не задерживая на них свой взгляд. Открыв дверь, она увидела на пороге свою лучшую подругу, Полину, - девушку с каштановыми волосами и красивыми, кристально чистыми голубыми глазами. Та улыбалась белоснежной улыбкой, что являлось её фирменным украшением, и держала в руках бутылку вина.
- Опять ты не спрашиваешь, кто стоит за дверью! – упрекнула её Полина с порога и прошла в квартиру.
- А я давно уже не спрашиваю. Какой в этом смысл, если кроме тебя больше некому приходить.
- У тебя отсутствуют инстинкты самосохранения, – Полина смотрела на Ренату с прищуром. - Ну что, с Днём Рождения тебя, моя дорогая!
- Спасибо, - грустно прошептала Рената. – Но я ещё не родилась… А впрочем, я никогда не могла запомнить время, сколько бы ни спрашивала у своей матери. Там много похожих цифр.
- Моя мама вообще не знает, - сказала Полина, снимая верхнюю одежду. - Говорит, откуда ей помнить, мол, не до часов было совсем. А врачи в те годы ещё не сообщали.
Полина осмотрела Ренату с ног до головы и всплеснула руками:
- Так, а ты почему не при наряде? Сегодня такой особенный праздник, а ты стоишь печальная.
- На дворе же только утро. Я тебя так рано не ждала, да и ты же знаешь, как сильно я не люблю этот день. Всё ты знаешь.
- Да? А я тогда зачем тебе здесь?
- Ты же сама сюда напросилась, – развела руками Рената, воспринимая игру близко к сердцу. – Я и праздновать не хотела. Кто тебя сюда позвал?
- Ответ неправильный, - улыбнулась Полина и дотронулась кончиком пальца до аккуратного носа Ренаты. – Я здесь, чтобы твой день стал немного счастливее. Я пока пройду на кухню, а ты - в комнату, приоденься по-праздничному. Я и вино купила по такому случаю, дорогое, испанское. Нельзя касаться дорогого вина грустными губами. Я же так тебя люблю, так тебя люблю, а ты такая... Непраздничная, вот. Я даже проснулась рано, когда дворники не начали шуршать мётлами. Всё для того, чтобы появиться на твоём пороге как можно раньше.
Ренате стало намного теплее от этих слов. Полина всегда могла согреть её душу, вдохновить.
- Ты там проходи, располагайся, а я сейчас буду, – сказала Рената и исчезла в полумраке своей комнаты, прикрыв дверь. Подруга прошла на кухню. Она достала бокалы и открыла бутылку вина штопором, который привычно и без малейшего труда нашла в первом ящике кухонной тумбочки. Она элегантно наполнила вином бокалы и сделала композицию из фруктов на столе, которые нашла у Ренаты в холодильнике. Полина приоткрыла окно и закурила сигарету в ожидании, поглядывая на дворовых прохожих с собаками.
Через несколько минут, на пороге кухни уже стояла Рената, в длинном красном платье и гармонично подобранных бежевых туфлях. На шее у неё было бриллиантовое ожерелье с сапфировыми бусинами.
- Ну, как я тебе? – застенчиво спросила она.
Полина стояла в изумлении, задержав дым во рту. Через несколько мгновений, она выдохнула и произнесла:
- Какая же ты у меня красивая.
- Ты действительно так думаешь? Я очень долго выбирала, размышляла над цветом, но этот праздник у меня почему-то с детства ассоциируется с красным… А ещё, я поняла, что в тяжелые моменты нужно выглядеть намного сильнее своего отчаяния.
- Сногсшибательно красивая.
***
- Он так и не звонил, да? – спросила Полина и посмотрела в печальные глаза Ренаты. В её голосе сочувствие переплеталось с душевным беспокойством, все проблемы своей подруги она переживала за двоих.
- Нет, - произнесла Рената с падающей интонацией. Она держала в руке бокал вина и изучала остатки алкоголя на дне. – Во мне человечности осталось столько же, сколько и вина на дне этого бокала.
- Я не понимаю тебя, - вздохнула Полина. – Тебя очень сложно всегда понять, что с тобой происходит вообще?
Рената посмотрела Полине в глаза, взгляд кричал о помощи.
- Мне стало очень больно жить, - начала Рената. – Любовь. Почему любовь должна быть синонимом боли и страданий? Для этого ведь существуют свои мерзавцы – убийцы, живодеры, ещё там кто-то… Почему так сильно разрывает душу? Почему я так отчаянно жду его звонка? Мне нужен один небольшой жест. Наверное, я слишком много прошу.
- Мы все нуждаемся во внимании.
- Всего лишь несколько минут, которые продлят мои часы. Как бы я хотела это всё закончить…
- Не волнуйся так, ещё не вечер. Он обязан тебе позвонить сегодня.
- А знаешь, как мне хочется это всё закончить? Говорят, сердцу не прикажешь. А я прикажу, я завершу свои мучения сама. Я не хочу только принадлежать. Я не обладаю, я только принадлежу…
- Что ты имеешь в виду? Самоубийство?
- Нет.
Рената закурила сигарету и, не убирая своих пальцев ото рта, едва разомкнув губы, поэтично выдохнула табачный дым.
- Я так волнуюсь за потолки, когда курю, - беспокойно сообщила она. – Мне кажется, они все пожелтеют скоро.
- Ничего, тебе здесь тёплые оттенки не помешали бы, - заметила Полина. - В последнее время ты совсем как снежная королева.
- И вообще я всегда волнуюсь, когда курю.
- Ты волнуешься по пустякам, - завелась Полина. – А он, там, что о себе думает? Перестань жить мужчинами и размениваться на них, тебе не стыдно? Они все сделаны из цемента.
Полина постучала по стене, олицетворяя мужскую сущность, и продолжила:
- Посмотри, во что ты себя превратила: забыла про все праздники, бросила работу…
- На той работе платили небольшие деньги.
- Ну что тебе говорить. Ты их всё равно беспечно тратила на подарки для него. И какова цена? Ему приятно? Он помнит?
- Мне приятно. Я помню, - заморожено произнесла Рената, встала из-за стола и принялась мыть посуду. Полина не сводила с неё глаз.
- А как тебе то, что он гостит лишь, когда ему нечего есть у себя дома?
- На здоровье.
- Мы с тобой стучимся в закрытые двери: я к тебе, а ты к нему. Нужен тебе совершенно другой человек, говорю же. Душевный комфорт и любовь – несовместимые вещи. Отлюбила своё, пора уже и о комфорте думать. Давай сходим с тобой в ресторан на днях, познакомимся с мужчинами.
- Не будет мне свободы, пока он живет. Я уже и забыла, когда стала крепостной его существования.
- Вот скажи, ты меня хоть немного любишь, самую малость? Я ведь так переживаю за тебя, а ты не ценишь совсем.
- Неправда, - отозвалась Рената, - Тебя я тоже очень люблю.
- Как же, совершенно меня не слушаешь! Даже на твой День Рождения я напросилась сама – так сильно хотела тебя увидеть!
Полина горела как спичка, нервно царапала ногтем скатерть, и вдруг раздался звонок телефона.
***
Рената сидела на спальной кровати и волнительно держалась за левый висок, который активно пульсировал. Полина выглядывала из кухни и пыталась вслушаться в разговор подруги.
- Привет! – послышалось на том конце провода.
- Антон, - произнесла Рената. – Привет, я очень сильно ожидала.
- С днём рождения тебя, что ли! Всего наилучшего. Здоровья там, счастья, ну ты понимаешь.
- Да, спасибо.
- Ну вот, - Антон застопорился на несколько секунд из-за скудного словарного запаса. - Что тебе ещё сказать?
- Давай я скажу. Недавно услышала такую интересную фразу: «Мне важно твоё каждое звуковое колебание в динамике телефонного аппарата». Вот, это тебе. Моя благодарность.
Антон рассмеялся.
- Смеёшься? – обиженно спросила Рената.
- Ну, глупость какая-то. Смешная ты.
Рената покачала головой и решила сменить тему.
- Ты не хочешь зайти ко мне сегодня? – предложила она. - Я тебя сильно жду, мне так грустно.
- Я не знаю, - засомневался Антон. – Не знаю я.
- Приходи. Полина тоже здесь… На случай, если ты меня опасаешься.
- Мне, в общем-то, всё равно сегодня нечем заняться. Наверное, я приду.
Антон и Рената повесили трубку, Антон – первым.
Рената сидела на постели и чувствовала, как обида внутри начинает поражать жизненно важный орган – сердце. Она мучительно сжала себе горло.
- Как я себя ненавижу! - закричала она в слезах. – Я порождаю то, чего не стоило бы. Отвратительное зрелище!
Полина прибежала в комнату и обняла Ренату.
- Не вздумай плакать! Хочешь, чтобы тушь растеклась по твоему правильному лицу? Ты такая сегодня красивая, не смей плакать мне!
- Я очень хочу, чтобы это закончилось, - прошептала Рената.
***
Антон сидел на кухне и сквозь призму карих глаз смотрел на девушек. Его руки лежали на столе, а пальцы настукивали мелодию. Иногда он проводил рукой по темно-русым волосам, зачесывая их назад, и тем самым, следовал последним тенденциям моды. Иногда поправлял свой свитер кремового цвета, который покалывал в области шеи. У Антона были красивые густые брови, узкий разрез глаз и длинные ресницы. Несмотря на большой кончик, его нос не слишком сильно бросался в глаза, но блестел при определенном свете. Губы были довольно выразительными, мягкими и средних размеров, являясь общепринятой нормой, – ничего лишнего. Рената стояла у окна и иногда позволяла бросить взгляд, смущенно и ненавязчиво. Антон смотрел на неё, но его выражение лица и опущенные уголки губ с правой стороны говорили о том, что удовольствия он получает мало.
- Почему смотришь так интенсивно? – поинтересовалась Рената у Антона, заметив что-то неладное в выражении его лица.
- Мне неприятно, когда вы две курите, перестаньте, - недовольно сказал Антон, отмахиваясь от дыма руками. Рената покорно затушила сигарету об пепельницу. Полина не стала поддаваться желаниям третьих лиц, посмотрела на Антона и цокнула языком:
- А мне неприятен ты, что прикажешь сделать? Какую команду дашь по этому поводу?
- Ну можешь выйти отсюда тогда, - с холодной насмешкой произнёс Антон.
- Свинья. Ты даже ничего не подарил, а ведь повод обязывает! Хотя бы с клумбы цветы сорвал… Что ты за мужчина такой?
- Да что ты ко мне привязалась? Я вообще ненадолго заскочил, буквально на пять минут. И где ты видела клумбы зимой-то?
- Перестаньте, - вмешалась в диалог Рената, заламывая себе руки от неловкого положения между двух огней. – Я не хочу, чтобы вы ругались. Вы – это всё, что есть у меня.
- Если бы не она, я бы тебя стёрла в порошок. За все твои дряные повадки и манеры.
Полина отвернулась к окну, бессмысленно и обиженно.
- Так, а из еды у вас есть что-нибудь, кроме фруктов? – спросил Антон, осмотрев женский праздничный стол. – Две женщины на кухне, да ещё и в такой праздник, а есть нечего. Тоска.
Полина недовольно поправила свои каштановые волосы и схватила сигареты со стола.
- Я выйду в подъезд, докурю, - рассерженно сказала она Ренате и вышла. Вместе с табачным дымом на кухне осталось и неприятное послевкусие конфликта.
- И как ты её терпишь? – спросил Антон.
- Она - моя подруга, - отозвалась Рената, заглядывая в холодильник. – Просто она очень сильно переживает за меня, любит. Так делают все друзья… Только вчера приготовила суп, хочешь? Есть его всё равно некому.
- Сойдёт. Накладывай, что имеется.
Рената поставила кастрюлю на плиту и пронзительно смотрела на неё, стараясь избегать встречного взгляда с Антоном. Антон вышел из-за стола и подошёл к окну, потирая ладони от волнений.
- Ты очень красивая сегодня, - задумчиво произнёс он, расправив брови. – Есть что-то в тебе всё-таки. Но я ведь здесь и сейчас не просто так. Я пришел, чтобы обсудить…
Рената, помешивая суп на плите, осмелилась бросить взгляд в его сторону:
- А что тут обсуждать?
- Я к тому, что… - Антон почесал голову. – Ну, вот понимаешь… Все эти твои подарки, звонки, знаки внимания… Ухаживания, назовем их так. Всё это не совсем приятно мне.
Антон никогда не умел подбирать нужные слова, места и время.
- Ну, точнее, мне приятно, – неубедительно пояснил он. – Но на моем месте должен быть другой мужчина. Который будет лучше. Который будет качественнее, что ли… Я не хочу тебя ранить, да еще и в такой день. Просто вся эта игра не стоит свеч. Понимаешь, о чем я говорю? Я не хочу произносить эти вещи вслух.
- Это совсем неважно, - нежно сказала Рената. – Позволь мне просто любить тебя, на большее я не имею права.
- А я тебя не люблю! - не выдержал Антон. – Не люблю я тебя. Это же так глупо… Чёрт! Я не говорил тебе, но у меня есть другая женщина. Два года назад я ей изменил, и она никак не могла меня простить. Мы решили сделать перерыв в отношениях, но теперь у нас всё наладилось. Она меня простила… Мы снова вместе, и она не знает, что я у тебя. Наверное, нам лучше больше не встречаться…
- Зато откровенно, - бессильно произнесла она. - Зачем ты приходил ко мне тогда?
- Ну, как ты не понимаешь… Я же - мужчина. У меня есть свои физиологические потребности!
- Ты? – усмехнулась Рената. – Ты – не мужчина.
Антон занервничал от неловкости и попытался обнять её за плечи.
- Прости меня. Мне очень неудобно, что это происходит сегодня, но нужно было всё сказать, как можно скорее. Да и какая это любовь, ну? Ты же меня совсем не знаешь, влюбилась в какой-то образ…
- Заход солнца сегодня будет около четырех часов вечера, - равнодушно продолжала Рената. – Дни становятся дольше ночей.
- Ты так серьёзно это всё воспринимаешь из-за того случая ночью что ли?
- А на следующей неделе ожидаютcя заморозки, - отрешенно шептали её губы, как будто на заметку.
- Да и я вообще очень далёк от идеалов, ты же видишь, что тебе нужен другой человек. Правильно сказала твоя подруга: свинья – самая высокая мне оценка.
Рената убрала его руки со своих плеч. Она выключила газ и загадочно, выделяя каждое слово интонацией, произнесла:
- Каждое несовершенство делает любовь совершеннее. Ты был высшей формой совершенства для меня, несмотря ни на что.
Она держала в левой руке указательный палец правой, закусила свою тонкую нижнюю губу и продолжила:
- Так смешно, я выдумала чувства из ничего. Ты говоришь, что я тебя совершенно не знаю, но не эта ли любовь – самая чистая и непорочная? Та любовь, что бескорыстная и безответная. Та любовь, что имеет лишь одностороннее движение? Я люблю тебя просто за то, что твои ноги касаются этой земли.
- Нет, – Антон находился в растерянности. – Я тебя не понимаю.
Рената сочувствующе кивнула:
- Дарить ласку и нежность - исключительно женское. Так назначено свыше небесной канцелярией. Но даже она не смеет тебя судить. Просто знай, что я всегда буду находить тебе оправдания. Каждый раз – новые. Я всегда была с тобой.
- Я не знаю, что я могу сделать для тебя, - добавил Антон и посмотрел на Ренату с сожалением. Казалось, что даже её красное платье потеряло свою насыщенность. Она обреченно смотрела на фотообои с зимним пейзажем, изображенным на стене.
- Твоя еда разогрета. Вымой руки, - её голос изменился и стал значительно грубее. – Когда пришёл, ты не вымыл свои грязные руки.
- Ах, ну да.
Антон послушно вышел. После долгих попыток определить подходящий выключатель, он всё-таки нашёл, включил свет в ванной и закрыл за собой дверь. Пока он там находился, Рената неслышно взяла нож для мяса, который лежал рядом на столе, и в напряжении ожидала Антона возле двери. Когда он вернулся на кухню, Рената вонзила нож в его грудь со всей той силой, которой могла. Она обняла его, придерживая, ещё живого, и спросила на ухо:
- Больно тебе? Больно?
Антон смотрел в потолок своими медовыми глазами, в которых медленно наступала ночь, и губы его прошептали: «больно». Закрыв глаза, она крепко держала в своих руках Антона, пытаясь почувствовать последнее тепло его тела.
***
Рената сидела на кухне. Окровавленными она гладила темные волосы Антона, а своими холодными целовала его родинки на щеке и губы, ещё теплые. Полина вернулась. Она стояла в дверях кухни и молча смотрела на происходящее. Рената повернулась к ней и сказала:
- Он не знал, что такое боль. Он мог ее только причинять. Я любила его лишь снаружи, он сам так говорил, и поэтому решила оставить самое лучшее. Люди правильно говорят: после каждой смерти наступает новое рождение. Смотри на часы, видишь время? Теперь я знаю, когда действительно родилась.
___
02.14.
воскресенье, 11 января 2015
Терпеть не могу слабых людей. Ничего не могу с этим поделать, но вот эта сливочность и мягкотелость меня просто раздражает. Может быть, потому что мне самому это свойственно в дозированном количестве (и как я это ненавижу в себе). Не выношу чужих слез - мне хочется сразу ударить, стиснув зубы. Либо просто ударить в зубы, не знаю. Не выношу романтику в отношениях - кому она нужна вообще? Поцелуи, объятия и несчастное окончание, как в зарубежных мелодрамах, - выплевываю, будто безвкусную жевательную резинку. Неприятно. Всё это хуже новогодних концертов по центральным каналам и обращения президента к народу, которого, кстати, он определенно держит за дебилов.
четверг, 27 ноября 2014
Вчера, поздним вечером, я не находил места, терзая себя плохими мыслями. Я погасил свет и отчаянно пытался уснуть. В конце концов, мне удалось. За одну только ночь я просыпался десяток раз - всё из-за чертовой собаки на улице, которая беспокойно лаяла, выла, потом снова лаяла. Как только я открывал глаза, сразу смотрел в коридор на обувь - а вдруг появятся ботинки. Он пришел очень поздно, бесшумно. На утро, перед уходом, он мне рассказал, что в ту ночь был у знакомых. Его друг Руслан уходил улыбаясь, а вместо него вернулся горящий факел. Руслан был в нетрезвом состоянии, облил себя керосином и поджег. Обгорело 70% тела, это (если я ничего не путаю) ожоги 4 степени. Звонил мне на работу он уже в нетрезвом состоянии, хотя ему нельзя пить. Никто и представить не может, насколько ему нельзя пить. Это настоящая трагедия. А у меня еще и на работе проблем выше крыши - откуда время, чтобы искать, откачивать, вызывать скорую и ставить капельницы. Спрашиваю: ты дома? Отвечает - дома.
Я приехал в полдвеннадцатого - его нет. Свет горел в коридоре и кладовке. Горшок с цветком валялся в комнате под окном, полотенце на полу, и эта квартира, теперь уже пропитанная запахом спирта. Дозвониться я не смог, - наверное, от совести он в мастерскую отправился ночевать или поминать дальше. А мне почему-то стало так страшно, грустно и неприятно, что я собрал свои вещи, вызвал такси и уехал.
Я приехал в полдвеннадцатого - его нет. Свет горел в коридоре и кладовке. Горшок с цветком валялся в комнате под окном, полотенце на полу, и эта квартира, теперь уже пропитанная запахом спирта. Дозвониться я не смог, - наверное, от совести он в мастерскую отправился ночевать или поминать дальше. А мне почему-то стало так страшно, грустно и неприятно, что я собрал свои вещи, вызвал такси и уехал.
воскресенье, 19 октября 2014
насилие по любви мне кажется невероятно романтичным и страстным. ну как крепкие объятия, сжимая волосы в кулак. или раны, допущенные на теле ногтевыми пластинами. нет-нет, никакой грязи. всё должно быть разумно и по обоюдному согласию.
-избей её, - говорит Х, уличив Y в измене. - я просто хочу, чтобы ты её избил. докажи, что любишь меня.
-избей её, - говорит Х, уличив Y в измене. - я просто хочу, чтобы ты её избил. докажи, что любишь меня.
как вы относитесь к людям, у которых истек срок годности? списываете ли вы продукт или продолжаете его доедать, потому что жалко выбросить? я очень часто задумываюсь о подобных вещах. потому что не знаю, в виду своей неопытности, юности и наивности, как поступать правильно. я очень часто жалею людей, хотя не стоило бы. и даже последнюю сигарету в упаковке отдаю нуждающимся.
мои двадцать два не позволяют мне рассуждать о жизни глубоко и зрить в корень, но мне очень страшно оставаться одному. я действительно боюсь умирать в одиночестве, без каких-либо шансов. к сожалению, я не умею говорить нужные вещи, чтобы располагать людей к себе. слишком слаб для первых шагов и да, я это признаю. иногда даже хочу, чтобы кто-нибудь схватил меня за шиворот и насильно вытащил из общественного транспорта, повел за собой. "никто не достоин этих сигаретных ожогов на твоих руках, опусов и стремительного высыхания изнутри и снаружи", - скажет мне, заваривая крепкий алкоголь в бокале.
я обещаю посвятить свою жизнь тем, кто хоть раз ответит мне взаимностью. я обещаю отдать им всё, что у меня есть, и даже больше, если потребуется. мои обещания стоят дорого. а пока я помещаю портреты внутрь, на память, и просто переживаю время.
мои двадцать два не позволяют мне рассуждать о жизни глубоко и зрить в корень, но мне очень страшно оставаться одному. я действительно боюсь умирать в одиночестве, без каких-либо шансов. к сожалению, я не умею говорить нужные вещи, чтобы располагать людей к себе. слишком слаб для первых шагов и да, я это признаю. иногда даже хочу, чтобы кто-нибудь схватил меня за шиворот и насильно вытащил из общественного транспорта, повел за собой. "никто не достоин этих сигаретных ожогов на твоих руках, опусов и стремительного высыхания изнутри и снаружи", - скажет мне, заваривая крепкий алкоголь в бокале.
я обещаю посвятить свою жизнь тем, кто хоть раз ответит мне взаимностью. я обещаю отдать им всё, что у меня есть, и даже больше, если потребуется. мои обещания стоят дорого. а пока я помещаю портреты внутрь, на память, и просто переживаю время.
четверг, 18 сентября 2014
Мэлс — мужское имя, которое встречалось в СССР. Образовано из первых букв фамилий коммунистических вождей: К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина и И. В. Сталина. Появилось в первые десятилетия советской власти.
с ума сойти.
с ума сойти.
пятница, 23 мая 2014
- Понимаешь, в моей жизни не случаются хорошие вещи. Я настолько несчастлива... У меня ведь никогда не было любви и людей, ради которых я могла бы жить. Единственная радость, которой я обладаю - это моя «клинковая» бритва. Когда я себя режу, я живу.
- Ты меня пугаешь, - сказал он, осторожно выдыхая табачный дым из лёгких.
- А что в этом такого? У меня нет ничего, кроме этой бритвы. Так интересно, я никогда не знала, что резать пальцы бывает настолько больно. И потом, я с трудом останавливаю кровь, такая ещё неопытная. Что касается лица, - это самое подходящее место для порезов. Единственное, что недавно, когда я резала себе щеку, один из рубцов оказался длиной в сантиметр. Пока я бежала к раковине, я чувствовала, как по лицу струилась кровь. Хотя один сантиметр - не так уж и много для пореза. Проблема в том, что он стал глубже, чем в предыдущие разы. Порезы с каждым разом становятся всё глубже.
Она опустила глаза, задумавшись о чём-то на несколько минут, а потом снова стала одушевленной:
- Хочешь попробовать?
- Нет, ни в коем случае! – он отмахнулся кистью правой руки, зажимая между пальцами сигарету. – Люди с голубыми глазами намного чувствительнее к боли, чем остальные. У них всегда тонкая кожа.
- Тогда в другой раз.
Она огорчилась лишь на долю секунды, а затем продолжила, устремив свой взгляд в окно. Она говорила медленно, набирая скорость постепенно, и смотрела в сторону холмов, блеклых и желтых от сухой весенней травы. Доминируя над жилыми домами, они всегда её привлекали и, наоборот, отталкивали, ведь в её детстве там часто находили трупы заблудших людей.
- Совсем недавно я поймала себя на мысли, что могла бы резать не только своё тело, свои руки, лицо, но и других людей. «Резать кого-то другого», ты только вслушайся. И, если бы на меня напали с целью изнасилования, например, я с удовольствием…
- …Нанесла бы ножевое ранение?
- Нет, в этом слишком много ответственности, но я могла бы человеку ранить лицо, расцарапать его… Или оглушить. Ты знал, что, при должной сноровке, ладонями можно не только оглушить на время, но и разорвать барабанные перепонки вовсе? Я изучила всю доступную информацию, но так и не смогла понять, как достигнуть большего эффекта: прямыми ладонями или ладонями, сложенными «лодочкой»?
Она повернулась лицом к нему. Её взгляд был обреченным и прозрачным, проходил сквозь предметы и стены. Она сложила руки «лодочкой» и начала демонстративно хлопать себя по ушам.
- Что ты делаешь? – он испугался. – Ты хочешь оглохнуть что ли?
- Нет, - улыбнулась она и убрала свои руки. – У меня недостаточно сноровки. Только если ты попробуешь это сделать. Вот ты, как друг, сможешь меня оглушить, если я попрошу?
- Нет.
- Почему?
- Потому что может получиться. Я не поднимаю своих рук даже на тех, кого ненавижу. Я вообще не люблю касаться людей.
- Очень странно. Мой брат мне всегда говорил, что это невероятное удовольствие – бить человека. Я бы очень хотела попробовать. Если бы я родилась мужчиной, я бы постоянно ввязывалась в драки. Наносить увечия – это очень возбуждает. Иногда я думаю о том, что хочу найти человека, который бы мог меня бить.
- Вы, женщины, любите, когда вам причиняют боль.
- Конечно, любим ещё как! Для меня очень важно почувствовать удар и видеть результат. Например, если бы мне сломали ребро. Я часто думаю о том, какие ощущения человек испытывает, когда ему ломают кости. Но я - не мазохист. Мне, повторяю, важен результат. Хотя, существовать со сломанным ребром – не самая приятная перспектива, которая может выпасть в этой жизни… Тебе нравятся удавки?
- В детстве мне нравились фильмы со сценами удушения.
- Мне очень нравится элемент набрасывания удавки и её затягивания на шее. Бросаешь и натягиваешь… И в сексе я бы предпочла, чтобы меня душили.
- Бостонский душитель, Альберт де Сальво?
- Слишком опасно.
- Не опаснее того, что о чем мы говорили до него.
- Всё верно. Люди играют с огнём не от счастливой жизни. Мне вот, например, терять нечего. Именно поэтому я люблю себя резать бритвой, ходить по этой тонкой грани лезвия между жизнью и смертью, понимаешь? Именно поэтому меня восхищают драки и хлопки, разрывающие барабанные перепонки. Игры со смертью. Видимо, настолько я устала от своей жизни. Но я очень трусливая. Во многих вещах меня останавливает трусость, от неё надо избавляться. И нет, я бы не хотела прожить долгую жизнь...
23.05.2014
__
*алгэстезия:
Кил выделяет две фазы боли: метэстезия (подпороговая, более мягкая) и алгэстезия (пороговая, боль в истинном смысле этого слова).
(Г.Н. Кассиль. Наука о боли; Глава 8. Болевое восприятие)
- Ты меня пугаешь, - сказал он, осторожно выдыхая табачный дым из лёгких.
- А что в этом такого? У меня нет ничего, кроме этой бритвы. Так интересно, я никогда не знала, что резать пальцы бывает настолько больно. И потом, я с трудом останавливаю кровь, такая ещё неопытная. Что касается лица, - это самое подходящее место для порезов. Единственное, что недавно, когда я резала себе щеку, один из рубцов оказался длиной в сантиметр. Пока я бежала к раковине, я чувствовала, как по лицу струилась кровь. Хотя один сантиметр - не так уж и много для пореза. Проблема в том, что он стал глубже, чем в предыдущие разы. Порезы с каждым разом становятся всё глубже.
Она опустила глаза, задумавшись о чём-то на несколько минут, а потом снова стала одушевленной:
- Хочешь попробовать?
- Нет, ни в коем случае! – он отмахнулся кистью правой руки, зажимая между пальцами сигарету. – Люди с голубыми глазами намного чувствительнее к боли, чем остальные. У них всегда тонкая кожа.
- Тогда в другой раз.
Она огорчилась лишь на долю секунды, а затем продолжила, устремив свой взгляд в окно. Она говорила медленно, набирая скорость постепенно, и смотрела в сторону холмов, блеклых и желтых от сухой весенней травы. Доминируя над жилыми домами, они всегда её привлекали и, наоборот, отталкивали, ведь в её детстве там часто находили трупы заблудших людей.
- Совсем недавно я поймала себя на мысли, что могла бы резать не только своё тело, свои руки, лицо, но и других людей. «Резать кого-то другого», ты только вслушайся. И, если бы на меня напали с целью изнасилования, например, я с удовольствием…
- …Нанесла бы ножевое ранение?
- Нет, в этом слишком много ответственности, но я могла бы человеку ранить лицо, расцарапать его… Или оглушить. Ты знал, что, при должной сноровке, ладонями можно не только оглушить на время, но и разорвать барабанные перепонки вовсе? Я изучила всю доступную информацию, но так и не смогла понять, как достигнуть большего эффекта: прямыми ладонями или ладонями, сложенными «лодочкой»?
Она повернулась лицом к нему. Её взгляд был обреченным и прозрачным, проходил сквозь предметы и стены. Она сложила руки «лодочкой» и начала демонстративно хлопать себя по ушам.
- Что ты делаешь? – он испугался. – Ты хочешь оглохнуть что ли?
- Нет, - улыбнулась она и убрала свои руки. – У меня недостаточно сноровки. Только если ты попробуешь это сделать. Вот ты, как друг, сможешь меня оглушить, если я попрошу?
- Нет.
- Почему?
- Потому что может получиться. Я не поднимаю своих рук даже на тех, кого ненавижу. Я вообще не люблю касаться людей.
- Очень странно. Мой брат мне всегда говорил, что это невероятное удовольствие – бить человека. Я бы очень хотела попробовать. Если бы я родилась мужчиной, я бы постоянно ввязывалась в драки. Наносить увечия – это очень возбуждает. Иногда я думаю о том, что хочу найти человека, который бы мог меня бить.
- Вы, женщины, любите, когда вам причиняют боль.
- Конечно, любим ещё как! Для меня очень важно почувствовать удар и видеть результат. Например, если бы мне сломали ребро. Я часто думаю о том, какие ощущения человек испытывает, когда ему ломают кости. Но я - не мазохист. Мне, повторяю, важен результат. Хотя, существовать со сломанным ребром – не самая приятная перспектива, которая может выпасть в этой жизни… Тебе нравятся удавки?
- В детстве мне нравились фильмы со сценами удушения.
- Мне очень нравится элемент набрасывания удавки и её затягивания на шее. Бросаешь и натягиваешь… И в сексе я бы предпочла, чтобы меня душили.
- Бостонский душитель, Альберт де Сальво?
- Слишком опасно.
- Не опаснее того, что о чем мы говорили до него.
- Всё верно. Люди играют с огнём не от счастливой жизни. Мне вот, например, терять нечего. Именно поэтому я люблю себя резать бритвой, ходить по этой тонкой грани лезвия между жизнью и смертью, понимаешь? Именно поэтому меня восхищают драки и хлопки, разрывающие барабанные перепонки. Игры со смертью. Видимо, настолько я устала от своей жизни. Но я очень трусливая. Во многих вещах меня останавливает трусость, от неё надо избавляться. И нет, я бы не хотела прожить долгую жизнь...
23.05.2014
__
*алгэстезия:
Кил выделяет две фазы боли: метэстезия (подпороговая, более мягкая) и алгэстезия (пороговая, боль в истинном смысле этого слова).
(Г.Н. Кассиль. Наука о боли; Глава 8. Болевое восприятие)
суббота, 17 мая 2014
00:15
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
суббота, 03 мая 2014
Когда я в следующий раз напьюсь, а дневник будет рядом, я обязательно расскажу больше, чем вчера. Увы, я умею только так. И конечно же снова закрою запись на утро. В моем дневнике таких уже пять закрытых записей о наболевшем.
По утрам меня будит солнце. С детства не выношу, когда моему пробуждению способствую не я сам, а кто-то или что-то.
На Земле ещё остались люди, которые считают ортодонтические скобы - бессмысленным аксессуаром на зубах. "Кому твои зубы нужны? Тебе делать что ли нечего?" - прочитал вчера я на одном из форумов и моментально нарисовал портрет ротовой полости спикера в голове. Каждый уважающий себя человек будет следить за зубами, потому что зубы - визитная карточка, они отражают твой образ жизни. Только уёбок может считать нормальным ходить с кривыми зубами, зубным налетом, вонью изо рта и, как минимум, не стесняться этого. Не сочтите меня за брезгливую белоручку, но всё это дело эстетического восприятия. Ни один нормальный человек не станет вступать в контакт с теми, у кого проблемы с зубами, ногтями, запахом. Элементарные средства гигиены никто не отменял, а русскому человеку ничто человеческое не чуждо. "Кому какое дело, что у тебя с зубами? Или ты хочешь себе гАлливудскую улыбку? Ха-ха-ха!". То есть вот он сидит, довольный, со своими кривыми горными породами во рту, зловонно дышит в монитор, когда смеется, а застрявшие куски еды торчат из прощелин? Именно по этой причине мне хочется помочиться на человека. Именно по этой причине наша нация вызывает отвращение у остальных.
Во вторник закончилась последняя учебная пара в моей жизни. А я ведь даже не исполнил в этом году свою традицию - прогуляться утром пешком до университета. Начиная с 2011 года я следовал традиции: просыпался рано утром и завтракал, выходил из дома в полвосьмого, включал музыку и пешком получал удовольствие от апрельского утра. В этом году я не просто с трудом открывал глаза, чтобы увидеть этот мир, я их вообще не открывал и по утрам практически не появлялся в Вузе. Мои настроения на протяжении десяти месяцев заставили меня похудеть на восемь-десять килограмм, разочароваться в жизни и не иметь желания открывать глаза когда-либо.
И, собственно говоря, вопрос: почему, когда я ем сухарики, мои руки, при любом взаимодействии с водой, начинают пахнуть какой-нибудь свининой и горчицей? почему я вообще в четырнадцатом году ем сухарики?
По утрам меня будит солнце. С детства не выношу, когда моему пробуждению способствую не я сам, а кто-то или что-то.
На Земле ещё остались люди, которые считают ортодонтические скобы - бессмысленным аксессуаром на зубах. "Кому твои зубы нужны? Тебе делать что ли нечего?" - прочитал вчера я на одном из форумов и моментально нарисовал портрет ротовой полости спикера в голове. Каждый уважающий себя человек будет следить за зубами, потому что зубы - визитная карточка, они отражают твой образ жизни. Только уёбок может считать нормальным ходить с кривыми зубами, зубным налетом, вонью изо рта и, как минимум, не стесняться этого. Не сочтите меня за брезгливую белоручку, но всё это дело эстетического восприятия. Ни один нормальный человек не станет вступать в контакт с теми, у кого проблемы с зубами, ногтями, запахом. Элементарные средства гигиены никто не отменял, а русскому человеку ничто человеческое не чуждо. "Кому какое дело, что у тебя с зубами? Или ты хочешь себе гАлливудскую улыбку? Ха-ха-ха!". То есть вот он сидит, довольный, со своими кривыми горными породами во рту, зловонно дышит в монитор, когда смеется, а застрявшие куски еды торчат из прощелин? Именно по этой причине мне хочется помочиться на человека. Именно по этой причине наша нация вызывает отвращение у остальных.
Во вторник закончилась последняя учебная пара в моей жизни. А я ведь даже не исполнил в этом году свою традицию - прогуляться утром пешком до университета. Начиная с 2011 года я следовал традиции: просыпался рано утром и завтракал, выходил из дома в полвосьмого, включал музыку и пешком получал удовольствие от апрельского утра. В этом году я не просто с трудом открывал глаза, чтобы увидеть этот мир, я их вообще не открывал и по утрам практически не появлялся в Вузе. Мои настроения на протяжении десяти месяцев заставили меня похудеть на восемь-десять килограмм, разочароваться в жизни и не иметь желания открывать глаза когда-либо.
И, собственно говоря, вопрос: почему, когда я ем сухарики, мои руки, при любом взаимодействии с водой, начинают пахнуть какой-нибудь свининой и горчицей? почему я вообще в четырнадцатом году ем сухарики?
воскресенье, 20 апреля 2014
Раз в год, как по составленному графику, на меня нападают светлые чувства. Нападают они, как правило, на традиционной площадке - в общественном транспорте. Так вот эти самые чувства светлые, варвары, связывают мизантропа внутри меня, заклеевают ему рот скотчем, а в экстренном случае могут вообще "выключить", как принято выражаться у представителей улиц с окраин. Не знаю по какой причине, но моему внутреннему миру характерно находиться в режиме постоянного поиска: потенциальной девушки или друзей, иногда просто красивых людей. Если таковых замечаю, внутри меня происходит революция, но снаружи я поправляю наушники, выпрямляю спину и складываю губы в, так называемое, положение презрения. Я как защитная пленка на дисплее мобильного телефона. И это прискорбно, ведь она всех раздражает.
Сегодня со мной в маршрутке ехал "потенциальный друг" и просто молодой человек, обладающий красивыми внешними данными, что великая редкость в нашей стране в разговоре о красоте мужской (я уже не говорю про город). Правда он постоянно себе чесал нос (то носы чешут, то туалетные бумаги роняют), но это всё оправдывается погодой и сезоном. А я, с кирпичным лицом и искривленными губами, смотрел в окно и не подавал виду. Вот так и жизнь проходит, а когда-то, лет пятнадцать назад, можно было бы смело знакомиться, сходясь на темах о машинах и покемонах.
Говоря о защитных пленках, иногда случаются исключения. Вот вчера например, когда в троллейбусе увидел красивую девушку, напоминающую своим образом ещё запечатанную Бритни Спирс, расплылся в улыбке до ушей от эстетического удовольствия. Она, конечно, не смотрела на меня, но так красиво выглядела в профиль, рассекая воздух своими накрашенными ресницами. А я слушал Billie Piper и вдохновенно думал о том, как всё прекрасно сочетается, даже её заклёпка в носу (и это ещё ладно, хуже всего - дырявые пупки и языки). Когда она вышла, я обернулся ("...посмотреть не обернулась ли она"
и загрустил. Наверное, спешила к своему молодому человеку. Если нет, то ещё минус одна душа в списке под названием "та самая, которую я жду".
Всё это к тому, что влюблённостям в общественных транспортах (будь то влюбленности платонические или сексуальные ), которые длятся недолго, нужно давать определенный термин и уже увековечить где-нибудь, если это ещё не сделали до меня. Такие влюблённости я обзываю "30 Minute Love Affairs", "Получасовые романы", которым, увы, никогда не суждено выйти за пределы того общественного транспорта. Это очень печально. Как мне кажется, каждый раз человек самостоятельно вычеркивает симпатию, которая могла, быть может, изменить его жизнь.
P.S. Это очень нахально с моей стороны, но вот хоть кто-нибудь ко мне самостоятельно подошёл бы, а? Почему судьба такая не ручная? Неужели так всю жизнь и оставаться маяком для маргиналов, которым от меня нужны только деньги и сигареты. Хотя нет, вру. Однажды был случай, когда мне алкоголик с подбитым глазом предложил выпить, соблазняя евроросовским пакетом и его содержимым. Отказался. И не только потому что с этого начинаются все криминальные сводки.
Сегодня со мной в маршрутке ехал "потенциальный друг" и просто молодой человек, обладающий красивыми внешними данными, что великая редкость в нашей стране в разговоре о красоте мужской (я уже не говорю про город). Правда он постоянно себе чесал нос (то носы чешут, то туалетные бумаги роняют), но это всё оправдывается погодой и сезоном. А я, с кирпичным лицом и искривленными губами, смотрел в окно и не подавал виду. Вот так и жизнь проходит, а когда-то, лет пятнадцать назад, можно было бы смело знакомиться, сходясь на темах о машинах и покемонах.
Говоря о защитных пленках, иногда случаются исключения. Вот вчера например, когда в троллейбусе увидел красивую девушку, напоминающую своим образом ещё запечатанную Бритни Спирс, расплылся в улыбке до ушей от эстетического удовольствия. Она, конечно, не смотрела на меня, но так красиво выглядела в профиль, рассекая воздух своими накрашенными ресницами. А я слушал Billie Piper и вдохновенно думал о том, как всё прекрасно сочетается, даже её заклёпка в носу (и это ещё ладно, хуже всего - дырявые пупки и языки). Когда она вышла, я обернулся ("...посмотреть не обернулась ли она"
и загрустил. Наверное, спешила к своему молодому человеку. Если нет, то ещё минус одна душа в списке под названием "та самая, которую я жду".Всё это к тому, что влюблённостям в общественных транспортах (будь то влюбленности платонические или сексуальные ), которые длятся недолго, нужно давать определенный термин и уже увековечить где-нибудь, если это ещё не сделали до меня. Такие влюблённости я обзываю "30 Minute Love Affairs", "Получасовые романы", которым, увы, никогда не суждено выйти за пределы того общественного транспорта. Это очень печально. Как мне кажется, каждый раз человек самостоятельно вычеркивает симпатию, которая могла, быть может, изменить его жизнь.
P.S. Это очень нахально с моей стороны, но вот хоть кто-нибудь ко мне самостоятельно подошёл бы, а? Почему судьба такая не ручная? Неужели так всю жизнь и оставаться маяком для маргиналов, которым от меня нужны только деньги и сигареты. Хотя нет, вру. Однажды был случай, когда мне алкоголик с подбитым глазом предложил выпить, соблазняя евроросовским пакетом и его содержимым. Отказался. И не только потому что с этого начинаются все криминальные сводки.
Вторая половина дня в первом классе состояла из обеда, тихого часа, "заплетания косичек девочкам" и полдника. На квадратных метрах своей начальной школы, я гордо владел страстью своего детства - верхней полкой. Если не ошибаюсь, пятнадцатое место. Ну или мне хотелось так думать (я же и родился, по своей собственной теории, в 1991 году). Просто я помню кроваво-красную цифру "15", написанную краской на полке, да не суть. Когда мне было скучно, я подключал кудрявого Александра Руля и шёпотом общался на темы насущные: машинки, черепашки-ниндзя и прочее. Какое же было разочарование видеть его спящим. Меня всегда возмущали те, кто спали. В детском саду я однажды пытался открыть глаза своему другу, копался в его веках и поочередно поднимал их, а он спал и ничто его не могло разбудить. Но Александр Руль был не из таких и постоянно давал волю своим эмоциям, за что часто получал от воспитательницы. Когда его наказывали, он засыпал. В то время были очень популярны таксофонные карты (до сих пор не могу себе простить их потерю, между прочим). На них были изображены различные виды городов, и вот у меня была самая любимая, с телевышкой. Однажды Александр попросил у меня взглянуть на неё и поинтересовался, знаю ли я, что если лизнуть намагниченное место на карте, то таксофон взорвётся. Ещё тогда нужно было почувствовать неладное и я, как доверчивый щенок, предоставил ему свою карточку. Он накрыл себя одеялом, вынырнул и протянул мне с ехидной улыбкой. Конечно он её облизал. Отвратительно и возмутительно. Не от того, что он так с ней обошёлся, а потому что это ужасно негигиенично! Я, конечно же, обиделся. Лежал, смотрел в потолок и придумывал себе новую серию Секретных Материлов в голове. Вспоминая Секретные Материалы как неотъемлемую часть того периода, всегда их смотрели с папой по субботам у него дома, на Ленина, 29, где сейчас находится стоматология. Да-да, там раньше жил я. Ещё, припоминаю, как записывал X-Files на аудиокассеты и переслушивал на переменах. Не описать восторг Андрея Лысова (ныне Паулаускас, - надеюсь правильно написал фамилию. Андрей, прости), когда на одной из этих записей он слышал крик падающего, по загадочным причинам, мужчины. Мне было страшно, ему - смешно, но во всяком случае, любой проявленный интерес в сторону моих записей меня радовал.
С трёх до четырёх все дети находились под надзором моей любимой воспитательницы, имя которой (какой срам) не могу вспомнить. Наталья или Надежда Григорьевна вроде... Или Людмила? Она была старше нашей учительницы Лидии Степановны, но с ней я всегда находил о чем поговорить - например, на прогулке обсудить концерт Наташи Королевой по РТР. Именно она мне сообщила, что песня Королевой не про "две вишни", как я напевал, а про "девичник". Но я доказывал, что там про вишни и отказывался верить ушам. Да и откуда мне было знать про девичники-то, в свои шесть лет с колготками под джинсами? Когда все дети спали, позволял себе немного пообщаться с ней, сидящей за столом в синем костюме, а также поговорить с нашей няней (раскрепощенности и общительности со старшим поколением мне было не занимать в те времена). Надежда Григорьевна (таки-да, я ставлю на Надежду) всегда работала на печатной машинке во время тихого часа. Видимо, документация заполнялась в то время таким образом. За печатной машинкой я наблюдал с горячим интересом, выглядывая из-под оделяла на своей верхней полке. Печатать на ней являлось великой привилегией, и только в случае, если хорошо себя вести и спать во время тихого часа. Изо всех сил старался себя усыпить и вот, однажды, удостоился чести за заслуги. До сих пор помню, как, с гордостью и прямой осанкой, сел за стол и волнительно думал, что бы такое напечатать. Конечно же, телепрограмму. Стучать пальцами по клавишам было невероятным удовольствием для меня. А стучать, кстати, нужно было интенсивно, чтобы четко отпечатывались буквы. У меня было пять минут, но таких счастливых. Да, в наши дни клавиатуры стали привычным делом, никого не вдохновляют и не возбуждают.
Няня в моей памяти осталась брюнеткой с короткой стрижкой-шапочкой и футболкой в серую и фиолетовую полоски. Помню, как она попросила переписать ей альбом Евгения Осина. Окрыленно вздыхала и, мечтательно закрывая глаза, говорила, как ей нравится его песня "Плачет девушка в автомате". Видимо, тоже плакала в автомате, ну или испытывала похожие чувства. А ещё, помню, как я хотел посмотреть "Хэллоуин" Карпентера по ТВ-21, но уснул. Пожаловался ей на следующее утро, и она мне рассказала сюжет.
Вспоминая первый класс, стоит отметить дружбу с Лерой Балакиной. С ней мы основали клуб и в нём кривым почерком вели свою документацию - личные дела на каждого одноклассника и классный журнал. Собирались вдвоем и проводили уроки (ещё тогда преподавательская жилка пророчески зародилась!), выставляя плохие отметки тем, с кем хотели поквитаться. Клуб назывался "Том и Джерри". Объяснять этимологию названия не вижу смысла. Своему поведению в детстве я вообще уже не даю оправданий и стараюсь не искать причин, поскольку их просто нет. Сегодня я перелистывал тетрадь с телепрограммами на 2000 год и обнаружил записки из нашего клуба. Пишу дословно и со всеми ошибками:
"Никита с Митей пошли в Арктику. Потом вышли, и пошли покупать пИтарды. Потом они пошли на Улицу зеленую. Там дом строят. И они взорвали большой лёд. 190 см... (Ну, видимо, замеряли!) Все люди бежали. Потом они позвонили в 02 и сказали, что взорвали дом на улице зеленой. Ваня Цупиков спит со своей сестрой.
С трёх до четырёх все дети находились под надзором моей любимой воспитательницы, имя которой (какой срам) не могу вспомнить. Наталья или Надежда Григорьевна вроде... Или Людмила? Она была старше нашей учительницы Лидии Степановны, но с ней я всегда находил о чем поговорить - например, на прогулке обсудить концерт Наташи Королевой по РТР. Именно она мне сообщила, что песня Королевой не про "две вишни", как я напевал, а про "девичник". Но я доказывал, что там про вишни и отказывался верить ушам. Да и откуда мне было знать про девичники-то, в свои шесть лет с колготками под джинсами? Когда все дети спали, позволял себе немного пообщаться с ней, сидящей за столом в синем костюме, а также поговорить с нашей няней (раскрепощенности и общительности со старшим поколением мне было не занимать в те времена). Надежда Григорьевна (таки-да, я ставлю на Надежду) всегда работала на печатной машинке во время тихого часа. Видимо, документация заполнялась в то время таким образом. За печатной машинкой я наблюдал с горячим интересом, выглядывая из-под оделяла на своей верхней полке. Печатать на ней являлось великой привилегией, и только в случае, если хорошо себя вести и спать во время тихого часа. Изо всех сил старался себя усыпить и вот, однажды, удостоился чести за заслуги. До сих пор помню, как, с гордостью и прямой осанкой, сел за стол и волнительно думал, что бы такое напечатать. Конечно же, телепрограмму. Стучать пальцами по клавишам было невероятным удовольствием для меня. А стучать, кстати, нужно было интенсивно, чтобы четко отпечатывались буквы. У меня было пять минут, но таких счастливых. Да, в наши дни клавиатуры стали привычным делом, никого не вдохновляют и не возбуждают.
Няня в моей памяти осталась брюнеткой с короткой стрижкой-шапочкой и футболкой в серую и фиолетовую полоски. Помню, как она попросила переписать ей альбом Евгения Осина. Окрыленно вздыхала и, мечтательно закрывая глаза, говорила, как ей нравится его песня "Плачет девушка в автомате". Видимо, тоже плакала в автомате, ну или испытывала похожие чувства. А ещё, помню, как я хотел посмотреть "Хэллоуин" Карпентера по ТВ-21, но уснул. Пожаловался ей на следующее утро, и она мне рассказала сюжет.
Вспоминая первый класс, стоит отметить дружбу с Лерой Балакиной. С ней мы основали клуб и в нём кривым почерком вели свою документацию - личные дела на каждого одноклассника и классный журнал. Собирались вдвоем и проводили уроки (ещё тогда преподавательская жилка пророчески зародилась!), выставляя плохие отметки тем, с кем хотели поквитаться. Клуб назывался "Том и Джерри". Объяснять этимологию названия не вижу смысла. Своему поведению в детстве я вообще уже не даю оправданий и стараюсь не искать причин, поскольку их просто нет. Сегодня я перелистывал тетрадь с телепрограммами на 2000 год и обнаружил записки из нашего клуба. Пишу дословно и со всеми ошибками:
"Никита с Митей пошли в Арктику. Потом вышли, и пошли покупать пИтарды. Потом они пошли на Улицу зеленую. Там дом строят. И они взорвали большой лёд. 190 см... (Ну, видимо, замеряли!) Все люди бежали. Потом они позвонили в 02 и сказали, что взорвали дом на улице зеленой. Ваня Цупиков спит со своей сестрой.
Продолжаю бороздить высококонтрастные просторы девяностых и начала нулевых. Уже не представляю поздние вечера без вишневой газировки, воспоминаний и соответсвующей музыки, как носителя эпохи, на балконе. Много ругал себя за то, что нельзя столько пить газированной воды (всегда мне родители запрещали), но зато безалкогольно. Сейчас очень грустный и трудный период, возможно последние месяцы здесь, поэтому больше не бью себя по рукам, отдаю вдвое больше денег за импортные продукты и наслаждаюсь. Действительно, ну чем я хуже?
Совсем недавно вспоминал самые начальные классы. Я всегда приходил раньше всех в школу. Мне нравилась мертвая тишина, которая царила в коридорах. Я сидел и ожидал одноклассников и их родителей, напевая себе песни под нос и болтая ногами. Иногда смотрел в окно и наблюдал за сонными школьниками, мечтал о том, как стану старше. Через некоторове время, оказавшись сведущей в моих музыкальных пристрастиях, Лидия Степановна назначила меня музыкальным руководителем, "диджеем". Данный титул являлся для моего юного и неокрепшего организма больше, чем жизнью. И вот, мне уже доверялось раньше всех открывать двери в класс и радостно заполнять музыкой свободное время: до уроков и во время перемен. В основном, я приносил свои аудиокассеты - старательно записывал музыку с чужих кассет, радиостанций и внимательно следил за тем, чтобы у кассеты была красивая "рубашка". Это было очень важно, а ещё важнее - записать самые любимые песни на сторону В. Я не знаю почему я всегда оскорблял сторону А, ведь лучшее было принято помещать именно на неё. Когда узнал, что мама отдает предпочтение стороне А, ребёнок был оскорблен в лучших чувствах и даже бросал упрёки, топая ногой. Но речь не об этом. Помимо личных пристрастий, оставлял место для пожеланий аудиторий. Помню Никиту Ерчева, который подбегал и просил поставить Вирус, который мне уже было невыносимо слушать, но потребителю отказать было нельзя.
Также, припоминаю печати как систему оценивания знаний в первом классе. За них происходила битва не на жизнь, а на детский летальный исход. Изначально розовый кит означал пять. И вот, открываешь прописи и, только получая сигнал о розовом пятне в тетради, сразу расплываешься в улыбке. Не от того, что получил отличную отметку, а от того, как красиво и эстетично это смотрелось на фоне линейной разметки. Затем, кита понизили в ранге до отметки "четыре", а на смену ему пришла радостная звезда, которая выполняла свою функцию наполовину. Ведь кит-то любимый больше не означает "пять", чему радоваться-то?! Синий ленивец означал "три", а плачущая звезда - "два". Ленивец был симпатичный и даже очень, но получать его, по ясным причинам, не хотелось. Помнится, как после тихого часа мы, с Зиновьевым Женей (да, я и таких помню, сам поражаюсь!) пробирались в класс, открывали использованные прописи и ставили в темноте печати на всевозможные места. Я не понимаю зачем. Сам процесс, видимо, доставлял удовольствие, и хотелось, чтобы печатей было больше и больше. Совершив преступление, с учащенным сердцебиением незаметно выбегали из класса, а потом рассматривали проделанную работу и согревали свои души.
Совсем недавно вспоминал самые начальные классы. Я всегда приходил раньше всех в школу. Мне нравилась мертвая тишина, которая царила в коридорах. Я сидел и ожидал одноклассников и их родителей, напевая себе песни под нос и болтая ногами. Иногда смотрел в окно и наблюдал за сонными школьниками, мечтал о том, как стану старше. Через некоторове время, оказавшись сведущей в моих музыкальных пристрастиях, Лидия Степановна назначила меня музыкальным руководителем, "диджеем". Данный титул являлся для моего юного и неокрепшего организма больше, чем жизнью. И вот, мне уже доверялось раньше всех открывать двери в класс и радостно заполнять музыкой свободное время: до уроков и во время перемен. В основном, я приносил свои аудиокассеты - старательно записывал музыку с чужих кассет, радиостанций и внимательно следил за тем, чтобы у кассеты была красивая "рубашка". Это было очень важно, а ещё важнее - записать самые любимые песни на сторону В. Я не знаю почему я всегда оскорблял сторону А, ведь лучшее было принято помещать именно на неё. Когда узнал, что мама отдает предпочтение стороне А, ребёнок был оскорблен в лучших чувствах и даже бросал упрёки, топая ногой. Но речь не об этом. Помимо личных пристрастий, оставлял место для пожеланий аудиторий. Помню Никиту Ерчева, который подбегал и просил поставить Вирус, который мне уже было невыносимо слушать, но потребителю отказать было нельзя.
Также, припоминаю печати как систему оценивания знаний в первом классе. За них происходила битва не на жизнь, а на детский летальный исход. Изначально розовый кит означал пять. И вот, открываешь прописи и, только получая сигнал о розовом пятне в тетради, сразу расплываешься в улыбке. Не от того, что получил отличную отметку, а от того, как красиво и эстетично это смотрелось на фоне линейной разметки. Затем, кита понизили в ранге до отметки "четыре", а на смену ему пришла радостная звезда, которая выполняла свою функцию наполовину. Ведь кит-то любимый больше не означает "пять", чему радоваться-то?! Синий ленивец означал "три", а плачущая звезда - "два". Ленивец был симпатичный и даже очень, но получать его, по ясным причинам, не хотелось. Помнится, как после тихого часа мы, с Зиновьевым Женей (да, я и таких помню, сам поражаюсь!) пробирались в класс, открывали использованные прописи и ставили в темноте печати на всевозможные места. Я не понимаю зачем. Сам процесс, видимо, доставлял удовольствие, и хотелось, чтобы печатей было больше и больше. Совершив преступление, с учащенным сердцебиением незаметно выбегали из класса, а потом рассматривали проделанную работу и согревали свои души.
четверг, 03 апреля 2014
Непонятно по какой причине я указал свой номер мобильного телефона в анкете на приостановление услуг Ростелеком в июне две тысячи тринадцатого. Почему они мне теперь звонят с дурацкими новостями, которые меня вовсе не волнуют (концепция моего бытия такова, что меня вообще никакие новости не волнуют), а я, уставившись на код Спб, каждый раз начинаю задумываться и теряться в догадках, ожидая услышать какую-нибудь приятную неожиданность. Это странно, хотя бы потому что в Спб у меня очень мало знакомых. Вот так тоже бывает. Весь Мурманск купается в лучах знакомств северной столицы, а я в своих знакомствах оттуда могу разве что ноги помочить.
В последнее время снова переношусь из естественных реалий в виртуальные. Это всегда лакмусовая бумажка старения и отсутствия сатисфакции, да. По вечерам вспоминаю конец девяностых, сопровождая вишневой газировкой, аудиокассетными плёнками и перебиранием доказательств своей прошлой жизни. Я помню практически всё, вплоть до майских солнечных лучей в час ночи по московскому и голоса диктора из радиоприёмника на стене: "Радио Мэлс. До встречи". Помню холодные батареи в августе две ысячи первого и перестановку в зале, помню каждую прогулку в Лингву пешком через одуванчиковое поле, на котором сейчас располагается О'Кей. Наша учительница в третьем классе, на уроках природоведения, приводила в пример это поле, когда рассказывала, что утром одуванчики раскрываются, а к вечеру закрываются. Помню каждую субботу у папы и раннее утро воскресенья, чтобы посмотреть побольше MTV. Мы всегда с ним просыпались без пяти минут шесть, смотрели утренний нон-стоп, а потом завтракали блинами и кофе. Помню вечера, когда мама задерживалась на работе, а бабушка уходила в ночную смену. Я оставался один дома поздним вечером и, чтобы снизить содержание страха в крови, смотрел том и джерри. Когда слышал звук мотора, сразу бежал к окну и внимательно оглядывал кольцевую конечную остановку, окруженную оранжевыми фонарями. Я замирал в ожидании открытия дверей автобуса - должна была выйти мама. Я изучал внимательно каждый силуэт, от первого до последнего, но знакомых очертаний не находил. Каждый раз, когда народ расходился по своим направлениям, двери автобуса закрывались, мотор выключался, а водитель выходил из кабины покурить, мне становилось грустно. Через пятнадцать-двадцать минут подъезжал следующий, и я снова бежал на кухню, чтобы выглянуть в окно и дождаться маму. Я не имею права давать всё это таким сплошным текстом, поэтому прошу времени на красивую комплектацию.
P.S. А в настоящем по-прежнему прохладно и грустно. Ухожу на балкон.
В последнее время снова переношусь из естественных реалий в виртуальные. Это всегда лакмусовая бумажка старения и отсутствия сатисфакции, да. По вечерам вспоминаю конец девяностых, сопровождая вишневой газировкой, аудиокассетными плёнками и перебиранием доказательств своей прошлой жизни. Я помню практически всё, вплоть до майских солнечных лучей в час ночи по московскому и голоса диктора из радиоприёмника на стене: "Радио Мэлс. До встречи". Помню холодные батареи в августе две ысячи первого и перестановку в зале, помню каждую прогулку в Лингву пешком через одуванчиковое поле, на котором сейчас располагается О'Кей. Наша учительница в третьем классе, на уроках природоведения, приводила в пример это поле, когда рассказывала, что утром одуванчики раскрываются, а к вечеру закрываются. Помню каждую субботу у папы и раннее утро воскресенья, чтобы посмотреть побольше MTV. Мы всегда с ним просыпались без пяти минут шесть, смотрели утренний нон-стоп, а потом завтракали блинами и кофе. Помню вечера, когда мама задерживалась на работе, а бабушка уходила в ночную смену. Я оставался один дома поздним вечером и, чтобы снизить содержание страха в крови, смотрел том и джерри. Когда слышал звук мотора, сразу бежал к окну и внимательно оглядывал кольцевую конечную остановку, окруженную оранжевыми фонарями. Я замирал в ожидании открытия дверей автобуса - должна была выйти мама. Я изучал внимательно каждый силуэт, от первого до последнего, но знакомых очертаний не находил. Каждый раз, когда народ расходился по своим направлениям, двери автобуса закрывались, мотор выключался, а водитель выходил из кабины покурить, мне становилось грустно. Через пятнадцать-двадцать минут подъезжал следующий, и я снова бежал на кухню, чтобы выглянуть в окно и дождаться маму. Я не имею права давать всё это таким сплошным текстом, поэтому прошу времени на красивую комплектацию.
P.S. А в настоящем по-прежнему прохладно и грустно. Ухожу на балкон.
среда, 19 марта 2014
Третий день подряд я задыхаюсь от боли в области груди. Боль, похожая на ту, когда говорят, что болит душа. Это невыносимо.
Третью ночь подряд меня мучает жажда во сне. Там я очень много пью и не могу напиться. Сонники говорят о недоступных желаниях, которым (в случае неутолимости жажды) не суждено будет сбыться. Увы, всё правильно и верно. Только Фрейд объясняет всё недостатком секса, но и с ним спорить не нужно.
Сегодня мое состояние ухудшилось ещё сильнее, чем пятнадцатого. Больше нет притяжений, в отчаянии продолжаю развязывать калмыцкие узлы, один за одним. Слишком много прощаний.
В воскресенье, шестнадцатого марта, произошел один из самых приятных и незабываемых вечеров.
Подруга моей бабушки из-за тяжелой болезни чувствует приближение к финалу, плачет в телефонную трубку и раздает свои золотые вещи. Мне кажется, что страшнее быть ничего не может.
И да, меня здесь поразительно много в этом году. Самая пора придержать лошадей, а то мои совсем из ума выжили.
Третью ночь подряд меня мучает жажда во сне. Там я очень много пью и не могу напиться. Сонники говорят о недоступных желаниях, которым (в случае неутолимости жажды) не суждено будет сбыться. Увы, всё правильно и верно. Только Фрейд объясняет всё недостатком секса, но и с ним спорить не нужно.
Сегодня мое состояние ухудшилось ещё сильнее, чем пятнадцатого. Больше нет притяжений, в отчаянии продолжаю развязывать калмыцкие узлы, один за одним. Слишком много прощаний.
В воскресенье, шестнадцатого марта, произошел один из самых приятных и незабываемых вечеров.
Подруга моей бабушки из-за тяжелой болезни чувствует приближение к финалу, плачет в телефонную трубку и раздает свои золотые вещи. Мне кажется, что страшнее быть ничего не может.
И да, меня здесь поразительно много в этом году. Самая пора придержать лошадей, а то мои совсем из ума выжили.